только тогда оно поведет нас туда, где нам должно быть, а иначе мы будем два дурака, слепо бредущих за своей дурной судьбой, беспомощных и бесполезных. А пока я потчую его, словно прикормленного зверя, историями народов моря. Чтобы понял, чтобы проникся, чтобы перестал видеть во мне и в Мулиартех каких-то инопланетянок, прибывших на его родную планету в количестве двух штук.
Для того, наверное, бабка и шлет ко мне косяки родственников. Вот и сегодня четверо моих кузенов вывалились из ванной, вызвав у Марка шок, который только с большой натяжкой можно назвать культурным. Потому что это был довольно некультурный шок - только ты собрался почистить зубы перед сном, как перед твоим носом открывается дверь, выглядывает голый мужик цвета морской волны и радостно заявляет: «Привет, я Асг, а это Морк, Морак и Асгар, мой близнец, только рожа у него противная, а вот я – красавец! Учти на будущее!» - и прется в кухню.
- Мерзавцы, а мерзавцы! – вынырнула из гостиной я. – Живо оделись и отжали космы, нечего сырость разводить!
Морк, чьи космы достигают поистине нечеловеческого объема, одним движением головы закрутил пряди в жгут и обрушил на пол целую приливную волну. И тут же обреченно взялся за швабру. У меня отличные швабры. В каждой комнате – по швабре. И я без зазрения совести вручаю их каждому, кто заявляется ко мне водяной тропой.
Братцы притащили мне находку – гигантский кованый сундук с пиратской добычей, изгаженной морскими желудями* (Они же баля?нусы - рачки с известковым домиком, похожим на желудь или на закрытый бутон тюльпана, из которого высовываются ловчие ноги – прим. авт.). Я брезгливо поморщилась. Чистить всю эту прелесть не буду. Пусть сами и колупаются, золотодобытчики. Зато Марк беспрекословно взялся за скребок. Глаза у него так и горели. Не знаю, на что он пялился охотней – на лица моих сородичей или на груды позеленевших золотых монет в просевшем сундуке.
- А как вы сюда попадаете? – принялся он за любимое дело – за нескончаемые расспросы.
- По стояку карабкаемся, потом вылезаем из унитаза! – брякнул весельчак Асг и заржал, словно целый табун земных жеребцов.
- Он врет, - методично соскабливая балянусов, завел шарманку Морак, самый нудный тип на свете. – Мы умеем проходить сквозь материальный горизонт. Достаточно того, чтобы на обоих концах тропы была вода. Хоть немного. Маленькой лужицы вполне достаточно. Так же, как вода просачивается всюду, мы пронизываем любые преграды. И можем проносить с собой любые материальные предметы. У нас в руках или на теле они становятся такими же текучими и…
- Да парень уже все понял, не свисти ты, как пьяный кит! – остановил брата Морк. Узнав, как моего суженого звать, он сразу ощутил нечто вроде родственных чувств. Гордится своим именем древнего фоморского короля. И тех, чье имя напоминает его собственное, привечает. Даже инородцев. – Марк, выбери себе что-нибудь на память, не стесняйся.
- Я не могу, - покачал головой мой щепетильный жених. – Это неудобно.
- Неудобно штаны на хвост надевать! – ляпнул Асг и снова захохотал. – Ну хоть перстенек возьми – вон он, прямо на тебя смотрит! И чистенький какой, даже переплавлять не придется!
- Переплавлять? – с ужасом переспросил Марк. – Это же исторические артефакты!
- Были бы исторические артефакты, - вздохнул Асгар, в земном существовании археолог. – Если бы их отыскали ЛЮДИ. Нашли, зафиксировали бы место и обстоятельства находки, описали, передали в музей, датировали, атрибутировали… Сейчас это просто груда драгоценных металлов и камней, неизвестно откуда взявшаяся. Приди мы с нею куда следует, нас бы погнали оттуда…
- …адкиными швабрами, - кивнул Морак. – Словом, красоте этой одна дорога – в переплавку. Хорошо, если ювелир не побрезгует восстановить пару вещиц и продать черным коллекционерам. На!
И он протянул Марку сверкающий огромным изумрудным кабошоном* (Камень, имеющий гладкую выпуклую отполированную поверхность без граней, в отличие от фасетной огранки – прим. авт.) перстень. Каст* (Кастом называется верхняя часть кольца, на которую крепится камень – прим. авт.) у кольца был странный, глухой, широкий, со сложным витым орнаментом, а может, надписью на древнем языке. Позеленевшие от морской воды примеси сделали золото перстня лишь ненамного светлее камня, а забившаяся в насечки грязь черной вязью выделяла узор, обнявший камень. Изумруд блеснул, отражая свет лампы, и Марк поднял кольцо, всматриваясь вглубь кабошона. Я подглядывала из-за плеча счастливого обладателя перстня. А в изумруде творилось удивительное действо. Из зеленых глубин вдруг вынырнул, разворачиваясь, синеватый осьминог, расправил щупальца, охватил ими камень, протянул их нам навстречу…
- Дефектный! – констатировал Морак.
- Как и они все, - пожал плечами Морк. – Такие здоровенные камни без дефекта не бывают. Мулиартех бы тебе сразу отсоветовала его брать. Она суеверная. Считает, что порченные камни сами порчу наводят.
Марк оглядел нас с веселой сумасшедшинкой в глазах и вдруг, разинув рот, оглушительно захохотал. Все остолбенели.
* * *
- Вы, ребята, меня, конечно, извините, - вытирая слезы и отдуваясь, наконец произношу я. – Но вся эта ситуация… как-то она на меня удручающе подействовала. Выходят из ванной синие люди с живыми волосами, волокут за собой центнер старинных украшений и золотых монет, рассказывают, что им никакая твердь не преграда, одаривают кольцом, которое стоит дороже всего, что нажил непосильным трудом… А потом объясняют, что их бабуля, правнучка морского змея, суеверная очень! Верит в порчу и не любит камней с дефектами. Вы хоть понимаете, какой сюр тут развели?
Но они не понимают. Не понимают, что пришли в мир рутины из мира легенд. Что они и есть подтверждение самых невообразимых суеверий, от которых всякий сколько-нибудь здравомыслящий человек обеими руками открещивается. Сидят вокруг стола, заваленного невероятным (даже для голливудского блокбастера) количеством золота, трут его щетками и фланелью, устало переругиваются, потягиваются всем телом, включая волосы, клянчат у Ады чаю… и, кажется, всерьез верят, что это – повседневность!
Я снова принялся разглядывать подарок. Голубая звезда играла лучами, сияла, будто солнце, увиденное сквозь толщу воды… Я, похоже, начинаю вливаться в славный фоморский народ. Я бы не прочь. Среди этих существ я забываю, что болен. Их лица уже представляются мне неотъемлемой частью моей жизни. Я начинаю понимать, почему Асг считается красавцем, а похожий на него Асгар – нет. У Асга изящные щелевидные ноздри и глаза идеальной формы, овальное лицо и длинная мощная шея. Зато Асгар больше смахивает на человека – ноздри шире, глаза оттянуты к вискам, лоб не круглится, как у дельфина, и подбородок квадратный, выдающийся, совсем как у людей. Одно слово, урод.
Тогда, получается, Ада – одна из самых красивых женщин этой расы, ценящей эргономичность формы. Ни на лице, ни на теле моей суженой нет резких выступов, которые так нравятся роду людскому. Плоская грудь, узкие бедра (когда они вообще есть), все черты сглажены, точно у статуи, над которой изрядно поработало время и волны.
В детстве, приезжая на море, я азартно разыскивал среди морской гальки стеклянные осколки, превращенные в прозрачные круглые бусины. Они выглядели совсем как настоящие драгоценные камни - коричневые, зеленые, белесые. Набрав полную горсть стеклянных алмазов-изумрудов, я спал в палатке, будто опальный принц, завернувшись в пару спальных мешков, пока родители гуляли по пляжу. И видел сны о заветной земле, где надо мной склонялись человеческие лица – добрые, злые, веселые, плачущие… разные.
Лицо моей невесты тоже словно отшлифовано морем и обращено в расплывчатый образ из моих детских снов. Она ускользает от меня, мелькает смутной тенью среди пенных гребней, говорит загадками, смотрит сочувственно, не раскрывает дум своих и целей. Ей нельзя верить. Она уклончива и жестока, она себе на уме, она манипулирует мной, как ее разлюбезное море. И не может иначе.
- Что приуныл, провидец! – Асг хлопает меня по плечу, довольно болезненно. Эти ребятки-фоморы точно из железа сделаны. Хотя какое железо? Железо в их среде обитания рассыпается в рыжую труху. А эти тела живут сотни лет, практически не меняясь. Ада говорит, некоторые из фоморов растут всю жизнь. Как рыбы. И перестают выходить на сушу, когда становятся гигантами, чьи тела не спрячет никакой морок. Зато потом они могут притворяться китами и акулами, играя могучими тушами перед объективами туристов и распугивая пляжников острым парусом плавника, режущего волну.
- Я не приуныл, я задумался, - отвечаю я, сковыривая особенно неподатливую скорлупу с тяжелого резного диска размером со столовую тарелку. Не иначе как у ацтекского жреца вырвали. Из холодеющей руки. Конкистадоры.
- О чем?
- О том, сколько это может продолжаться… А-а-а, ч-ч-черт! – под напором скребка скорлупа разлетается, брызги веером осыпают честную компанию.
- Что продолжаться-то? – не обращая внимания на застрявшие в его шевелюре куски морского желудя, спрашивает Асг. Я завороженно наблюдаю, как пряди аккуратно стряхивают скорлупки на стол. С трудом отвлекаюсь от фантастического зрелища, чтобы ответить как на духу:
-
