сестра и служитель поджидали нас. Внутреннее пространство камеры скрывала полная темнота. Баптрис коротко переговорил со служителем и сестрой, затем повернулся ко мне:
— Эбхо упирался, но сестра всё же смогла его убедить, что поговорить с Вами будет правильнее. Внутрь Вам входить нельзя. Пожалуйста, присядьте у двери.
Служитель принёс табурет, и я уселся у дверного проёма, подобрав длинные полы своего облачения. Калибан тут же раскрыл ящики и установил механического летописца на треноге.
Я вперил взгляд в темноту комнаты, пытаясь разглядеть внутреннее убранство, но не смог ничего увидеть.
— Почему внутри так темно?
— Эбхо, помимо всего прочего, страдает светобоязнью. Он требует полной темноты, — пожал плечами Баптрис.
Я хмуро кивнул и прочистил горло.
— Милостью Бога-Императора Терры я прибыл сюда по Его священному заданию. Моё имя — Лемуаль Сарк, Высший Администратор Медика, приписанный к Администратуму Лорхеса.
Я взглянул на летописца. Тот негромко застрекотал и выдвинул начало пергаментного свитка, который, как я надеялся, вскоре станет длинным и заполненным записями.
— Я разыскиваю Феджи Эбхо, бывшего полковника Двадцать Третьего полка Ламмарских Улан.
Тишина.
— Полковник Эбхо?
Голос, тонкий как лезвие ножа и холодный как труп, прошептал из тьмы комнаты:
— Он — это я. Что Вам нужно?
Я подался вперёд:
— Я хочу поговорить с Вами о Пироди. О Пытке, которую Вы пережили.
— Мне нечего сказать. Я не буду ничего вспоминать.
— Ну же, полковник. Я уверен, вы вспомните, если постараетесь.
— Вы не поняли. Я не сказал 'не могу'. Я сказал 'не буду'.
— Вы уверены?
— Да. Я отказываюсь.
Я вытер губы и понял, что язык у меня пересох.
— Почему, полковник?
— Из-за Пироди я здесь. Тридцать четыре года я стараюсь всё забыть. И не хочу возвращаться к этому снова.
Баптрис глянул на меня и бессильно развёл руками. Похоже, он намекал, что всё кончено и мне следует сдаться.
— На Геновингии люди умирают от болезни, которую мы называем оспой Ульрена. Эта болезнь носит все признаки Пытки. Всё, что вы сможете мне рассказать, может спасти жизнь людей.
— Я не смог тогда. Пятьдесят девять тысяч человек умерло на Пироди. Я не смог спасти их тогда, хотя старался изо всех сил. Почему сейчас будет по-другому?
Я посмотрел в сторону невидимого собеседника:
— Я не знаю. Но считаю, что стоит попробовать.
Долгое молчание. Летописец стрекотал вхолостую. Калибан кашлянул, и машина записала этот звук легким перестуком клавиш.
— Сколько?
— Прошу прощения, полковник. О чём вы?
— Сколько людей умирает?
Я глубоко вздохнул:
— Когда я отбыл с Лорхеса, там было девятьсот умерших и ещё полторы тысячи заболевших. На Геновингии Минор — шестьсот умерших и вдвое больше больных. На Адаманаксере Дельта — двести, но там всё только началось. На самой Геновингии… два с половиной миллиона.
Раздался потрясённый вздох Баптриса. Мне оставалось надеяться, что он будет держать язык за зубами.
— Полковник?
Тишина.
— Полковник, прошу Вас…
Холодный, скрипучий голос раздался вновь, ещё резче, чем раньше:
— Пироди была пустынным миром…
IV
Пироди была пустынным миром. Мы не хотели туда идти. Но Враг, захватив восточный континент, разрушил города-ульи, и северные города оказались под угрозой.
Главнокомандующий Гетус отправил нас — сорок тысяч Ламмарских Улан, почти весь личный состав Ламмарских воинских формирований, двадцать тысяч Фанчовских танкистов с их машинами и полную роту Астартес, серо-красных Обрекающих Орлов.
Место, куда мы прибыли, называлось Пироди Полярный. Бог знает насколько древнее. Циклопические башни и колонны зелёного мрамора, высеченные в древние времена руками, которые я не уверен, что были человеческими. Была какая-то странность в геометрии этого места, как будто все углы выглядели неправильно.
Было чертовски холодно. Нас защищала зимняя униформа — белые плотные стёганые шинели с меховыми капюшонами, но холод проникал в оружие, истощая батареи лазганов, а чёртовы Фанчовские танки вечно отказывались заводиться. И был день. Всё время был день. Ночей не было — не то время года. Мы были слишком далеко к северу. Самым тёмным временем суток были короткие сумерки, когда одно из двух солнц ненадолго садилось, и небо окрашивалось в цвет розовой плоти. И снова начинался день.
Два месяца мы то сражались, то нет. В основном это были артиллерийские дуэли на большом расстоянии, лишь перемалывавшие ледовые поля в пыль. Из-за бесконечного дневного света спать не мог никто. Я знал двух солдат, выдавивших себе глаза. Один из них был ламмарцем, что не добавляет мне гордости. Второй был с Фанчо.
Потом пришли они. Чёрные точки среди ледовых полей, тысячи точек, с развевающимися штандартами, настолько мерзкими, что…
Неважно. Мы были не в том состоянии, чтобы сражаться. Доведённые до безумия светом и бессонницей, ослабленные странной геометрией места, которое защищали, мы стали лёгкой добычей. Войска Хаоса разгромили нас и загнали обратно в город. Гражданские, численностью примерно в два миллиона, были даже хуже, чем бесполезны. Слабые, вялые существа, лишенные интересов и аппетита. Когда пришёл их час, они просто сдались.
Осада длилась пять месяцев, несмотря на шесть попыток Обрекающих Орлов прорвать окружение. Господи, как они были страшны! Гиганты, перед каждым боем с лязгом скрещивающие свои болтеры, орущие на врага, убивающие пятьдесят там, где мы убивали одного.
Но это всё равно, что воевать с приливом. Даже со всей их мощью, их было всего шестьдесят.
Мы требовали подкреплений. Гетус обещал их нам, но сам уже давно был на борту своего военного корабля, прячась за флотским охранением на случай, если что-то пойдёт не так.
Первым, кто на моих глазах пал жертвой Пытки, был капитан моего семнадцатого взвода. Однажды он просто свалился с лихорадкой. Мы поместили его в инфирмиум Пироди Полярного, которым заправлял Субъюнктус Валис, апотекарий роты Обрекающих Орлов. Час спустя капитан был мёртв. Его кожа была покрыта пузырями и язвами. Глаза вытекли. Он попытался убить Валиса фрагментом железной койки, которую вырвал из настенных креплений. А потом он просто истёк кровью.
Знаете, как это? Его тело истекало кровью через каждое отверстие, через каждую пору. Когда всё закончилось, от капитана осталась только пустая оболочка.
