полусожженный рукав его монашеского одеяния, из чего он вполне основательно заключил, что последнее было здесь подвергнуто торжественному сожжению.
Осторожно высунул он голову сначала в одно, потом в другое отверстие, выходившее на улицу, каждый раз отшатываясь, когда кто-нибудь приближался. Наконец он бросился на шелковую постель так легко и непринужденно, как будто никогда не отдыхал на жестком монашеском ложе; затем опять вскочил, привел в порядок свою одежду и взволнованно подкрался к входной двери. Там он помедлил еще минутку и вдруг, широко распахнув дверь, гордо и с достоинством вышел на улицу.
Никто не узнал его. Все считали, что это какой-нибудь важный чужестранец, который приехал, чтобы весело провести несколько дней здесь, в Александрии. Он же не смотрел ни направо, ни налево, иначе бы он увидел Иолу, сидящую на крыше своего дома. Так он пошел прямехонько к своему монастырю, где между тем все монахи вместе с настоятелем только что порешили изгнать его из своей среды, ибо мера его грехов переполнилась и они считали, что он приносит церкви только позор и ущерб. Когда же они увидели его в светской нарядной одежде, это было последней каплей, переполнившей чашу их терпения; они окропили и облили его со всех сторон водой, а затем крестами, метлами и вилами выгнали его из монастыря.
В другое время такое грубое обращение было бы для него высшим наслаждением и триумфом его мученичества. Теперь, хотя он тоже внутренне смеялся, но уже совсем по-другому. Он обошел еще раз вокруг городских стен; плащ его развевался по ветру; чудесный аромат доносился из-за сверкающего моря, от святой земли, но душа Виталия все более наполнялась мирскими мыслями, и невольно он вновь направил свои шаги к шумным улицам города, нашел дом, где жила Иола, и исполнил ее желание.
Теперь он стал таким же превосходным и безупречным светским человеком и семьянином, как прежде был мучеником; церковь же, узнав об истинном положении вещей, была безутешна, что от нее отошел такой святой, и употребила все, чтобы вернуть беглеца в свое лоно. Но Иола держала его крепко и считала, что ему совсем у нее неплохо.
