между растопыренными колбасными пальцами охраников.
Воспользовавшись суматохой, я открыла кейс Всенама, там на дне лежал черный дипломат со сломанной ручкой. Это был тот самый, волшебный дипломат Аяза, о котором говорил Карманкул.
— А что, если проверить, — мелькнула мысль. Схватив свой паспорт, я сунула его в дипломат Аяза. Хлопнув крышкой, стала ждать — дипломат бездействовал. Казалось прошло более двух с половиной ужасных часов ожидания, от страха ноги подкашивались, исполняя роль кренделей. Ну, ну, — стенала я от нетерпения. Дальше ждать не было времени. Бланк декларации пошалив под сводами аэропорта, степенно покачиваясь стал приземляться. Джонсон, опередив Речкина на долю секунды, и поймав лист декларации, уже направлялся к стойке таможенного контроля… Выхватив паспорт из дипломата, я пыталась унять дрожь, овладевшую моим тщедушным телом. — Кажется никто не заметил.
Проводив господина Джонсона Всенама, Речкин вспомнил обо мне.
— Так, значит, вы — контрабандистка.
— Вы ошибаетесь, — заулыбалась я, — паспорт-то настоящий.
— А я и не говорил, что он поддельный, я только утверждаю, что он приобретен незаконным путем.
— И что мне за это грозит? — поинтересовалась я, поняв, что спорить бесполезно.
— Штраф.
— Сколько?
Пощелкав кнопочками на клавиатуре и взглянув на монитор, Речкин гордо произнес:
— Девять тысяч крутобанов.
— Да ну? — от удивления присела я. — Я и цифр-то таких не знаю.
Посчитав в уме, я пришла к выводу, что если я буду ежемесячно отдавать всю свою зарплату, мне на выплату всего штрафа потребуется 76 лет.
— У меня же нет таких денег, — сквозь слезы промямлила я.
— Работать надо. Дамочка, освободите помещение, ваш самолет давно улетел, не мешайте мне работать, — отключился от меня Речкин.
— Это, наверно, опять замыслы Карманкула, — подумала я и поплелась в здание аэропорта.
А в это время, пока я препиралась с Речкиным, посол Хоринотрундии поднялся по трапу самолета. Мысленно он ругал все: даже погоду — непредсказуемую в этой стране.
— Что здейсь делайть этот рабочий? — зажав нос, возмутился посол Хоринотрундии, внезапно появившийся в салоне и увидев копошащихся существ, разбрызгивающих какую-то гадость.
За его спиной стояла стюардесса, задыхаясь то ли от волнения, то ли от гордости, и пыталась объяснить:
— Это вот санэпидемстанция уничтожает вирус, очищает салон от паразитов.
— Я сейчас умирать, — застонал Всенам и, бросив все, схватился за нос.
— Не надо, а кого я полечу? — засуетилась стюардесса. — Неужели и на вас действует? — удивилась она.
Когда очередная струя, усердно пущенная отцом в сторону посла, пронеслась всего в полумиллиметре от носа господина Джонсона Всенама, тот, задохнувшись от клопомора, вылетел из салона.
— Аяз, выходи, а то назревает скандал, — окликнул его отец.
Из багажного отделения появилась голова в зеленой поролоновой маске. Сдернув её, Аяз произнес:
— Дипломата нигде нет.
— Уходим, — заторопил отец, засовывая инструменты в сумку, — скорее, пока они не очухались.
— Я сейчас, — возразил Аяз и ринулся в багажное отделение. Что-то непреодолимо тонкое удерживало мальчика. Он чувствовал, что это близко, ещё немного — именно та малость, которой ему всегда не хватало.
Вскоре, схватив один из дипломатов, он заспешил к выходу. Тут его взгляд упал на кресло. На его подушке красовался кейс посла господина Джонсона Всенама. Секунду помедлив, мальчик схватил этот кейс.
— Не смей, — крикнул было отец, но Аяз решительно щелкнул замками и откинул крышку.
Вот он, его дипломат! Вот же он лежит в кейсе посла. Недолго думая, Аяз схватил эту черную коробочку, на её место водрузив дипломат из багажного отделения.
Облегченно вздохнув, отец потащил сына к выходу. На нижней ступеньке лайнера сидел посиневший от клопомора посол с прикрытыми глазами. Стюардесса старательно обмахивала клиента подолом юбки.
Оставшись незамеченными, отец с сыном устало миновали летное поле, вошли в здание аэропорта. Они беспрепятственно проследовали мимо задержавшего дыхание таможенника Речкина.
Так и не найдя Карманкула, я пошла на автобусную остановку. Проходя через двери аэропорта, я заметила, как мужчина, собирающий милостыню, встал, подхватил проходившую мимо старушку под руку и направился за угол здания аэропорта. Я засеменила за ними.
— За нами кто-то следит, — громко сказал старичок, постукивая тросточкой.
От услышанного ответа, я аж вздрогнула:
— А это она Карманкула ищет, — ответила старушка и, повернувшись ко мне, приветливо сказала: — В том, что ты не улетела, Карманкул не виноват, это сказочные герои расшалились, законотворчеством балуются, для людей пишут законы, для себя — права, а на друзей — компромат.
— Почему ты не улетела? — услышала я голос Карманкула, появившегося вдруг из-за угла.
— Да так, — вдруг засмущалась я, перебирая пальцами босых ног, — хотела спросить, зачем надо было дарить Аязу дипломат?
Лукаво усмехнувшись, Карманкул сказал:
— Я хотел, чтобы все знали, что Казанскому Кремлю действительно около тысячи лет.
— Странно, — думала я, — кажется, что чем больше я думаю, тем меньше понимаю…
— Пойдем, я познакомлю тебя с Аязом и Даутом, они расскажут тебе все подробнее, а ты запишешь.
— А как же со штрафом? — засомневалась я, и мне было уже не до сказок…
Старичок, собиравший милостыню, засмеялся. Но Карманкул потянул меня к автобусной остановке, где стояли Даут и Аяз с отцом. Представив меня им, он вздохнул:
— Ну теперь-то уж эта сказка точно закончилась, — сказал он, засовывая маленькую босоножку со сломанным каблуком в один из своих многочисленных карманов. Затем, застегнув пуговицу, он обратился к отцу Аяза:
— Ну вот, видите, к чему бы привело ваше открытие? Вы пытались помочь сыну быть решительным, идти до победного конца, ставили вопросы, а жизнь сама дала ответы. Дерзайте дальше, но только посоветуйтесь со мной, — улыбнулся Карманкул и побежал догонять друзей.
Трясясь в старом поскрипывающем автобусе: Даут, Аяз, его отец и я вспоминали события прошедшей ночи.
К всеобщему недовольству дремлющих пассажиров, мы тихонько переговаривались, шушукались, заразительно смеялись. Я так увлеклась рассказом друзей, что не обратила внимания, как автобус резко тормознул, и Аяз со всего размаху приземлился на мою босую ногу, а затем пять раз на ней подпрыгнул. За папу, маму, себя и за всех деток мира.
