Варвара Карбовская
Дорогие товарищи
В зеркале отражалось лицо человека, которому предстоит нечто чрезвычайно приятное. Это лицо принадлежало терапевту сельской больницы Алексею Макарычу Потникову, собиравшемуся на встречу Нового года к главному врачу.
Как, в сущности, мало нужно, чтобы стать почти красивым даже при наличии узкого лба, глаз, выполняющих свои функции, но отнюдь не являющихся украшением, и носа, похожего на разношенную суконную туфлю. Достаточно, чтоб по такому лицу разлилось выражение радостного волнения и в глазах блеснула искра вдохновения, как ладо хорошеет настолько, что даже собственная жена, за последние пятнадцать лет супружества не тароватая на комплименты, и та говорит с поощрительной улыбкой:
– Ты нынче у меня прямо на человека похож.
Конечно, это была недооценка качеств своего мужа, свойственная многим женам. Алексей Макарыч и всегда-то был похож на человека, и если жена его, Клавдия Львовна, в порыве раздражения называла его периодически и согласно обстоятельствам: ослом, индюком или снулым судаком, то все эти сравнения лежали целиком на ее совести.
Про Алексея Макарыча можно было сказать только одно: что он похож на человека, которого минуту тому назад обидели или вот-вот обидят и он это предчувствует и уже готов жаловаться в местком, а то куда и повыше.
Но как раз в этот вечер он не предчувствовал никаких обид, а в глазах искрилось вдохновение, потому что он собирался произнести новогодний тост. В этом тосте он хотел выразить свои подлинные отношения к главному врачу.
Когда новый, молодой главврач вступил в должность, Алексей Макарыч сразу же начал высказывать соображения в том смысле, что новая метла чисто метет, что теперь всех старых работников – по шапке и даже что яйца курицу не учат, хотя сам первый смертельно обиделся бы, если б кто-нибудь назвал его курицей. Однако его высказывания возымели свое действие: сестра-хозяйка и повариха первое время ходили как в воду опущенные, пока не убедились, что новый начальник – «дай бог таких побольше». В глубине души и сам Алексей Макарыч чувствовал, что новый главврач – это как раз то, что нужно: талантливый, энергичный, знающий и молодой. Но именно потому, что он был гораздо моложе Потникова, обидно было сразу и беспрекословно признавать его авторитет и свои собственные недостатки, очевидные не только для посторонних, но и для самого себя.
За шесть лет существования больницы было заведено за правило – встречать Новый год на квартире главного врача. И, хотя руководство сменилось, правило как будто не отменялось, и новый начальник пригласил всех к себе. Он сказал:
– Поскольку хозяйство у меня холостяцкое, я попрошу товарищей женщин взять организацию на себя.
Это было сказано примерно за неделю, и всю неделю Алексей Макарыч обдумывал свое выступление. Он уже мысленно довольно мило острил и подшучивал над своими опасениями насчет новой метлы; и довольно ловко ввертывал про организаторские способности главврача; и вполне искренне и на высоком пафосе предсказывал ему – молодому хирургу – большое плаванье, отожествляя почему-то хирурга с кораблем.
Тридцатого декабря, едучи за семь километров к больному, он, сидя в санях, прорепетировал всю речь и внезапно нашел очень удачный конец. Надо будет сказать так:
– Одного не хватает нашему дорогому Петру Гаврилычу. Но это «одно» – весьма существенный пробел в его биографии! – И когда все насторожатся, нужно будет выдержать паузу и произнести с этакой добродушной хитрецой: – Ему не хватает подруги жизни… – Вот здорово-то! Это будет намеком на педиатра Татьяну Федоровну – Таньку, как мысленно зовет ее Алексей Макарыч. – Все давно заметили, что Танька нравится главному врачу, а она сама влюблена в него по уши, но она девка с норовом и держит фасон. Воображает, если она председатель месткома, то должна быть твердокаменной, цельнометаллической… А тут будет приятный намек и тому и другому.
Алексей Макарыч недолюбливал Татьяну Федоровну за то, что она как-то сказала ему, что он сторонится коллектива, а в другой раз заступилась за него на собрании – девчонка! – и этого уж он ей никак не мог простить. Но теперь, поддавшись обаянию своего мысленного красноречия, он всех любил и хотел, чтоб его тоже все любили. И он произнес вслух, с выражением:
– Не хватает подруги жизни!
– Чево эта? – спросил сидевший на козлах Савельич и даже отвернул ворот рыжего тулупа.
– Ничево эта! – передразнил Алексей Макарыч. – Еду и молчу, а тебе лечиться надо, у тебя слуховые галлюцинации.
– Сроду не лечился, – с презрением ответил Савельич. – Сам шесть лет при больнице состою, на што мне лечиться.
И вдруг тридцать первого числа вечером, когда Алексей Макарыч был уже тщательно выбрит и изучил в зеркале приятное выражение своего лица, а Клавдия Львовна как раз сказала ему, что он похож на человека, в эту самую минуту ему сообщили, что в ночь на первое января вместо заболевшей фельдшерицы Кисиной «назначается дежурить врач А. М. Потников».
Алексей Макарыч сперва не поверил своим ушам и похолодел. Потом постепенно до него дошло содержание приказа и он воспринял это как пощечину, как оскорбление личности, как издевательство и запылал жаждой мести.
– Та-ак-с, понятно, – зловеще произнес он, комкая выглаженную рубашку и швыряя ее в угол. – Все ясно: нынче ночное дежурство назло, завтра – придирки, выговоры, послезавтра – подавайте заявление по собственному желанию… Не выйдет! Мы еще за себя постоим! А ты, если туда помчишься, будешь дурой! – обратился он к жене.
– Зачем же я буду дурой и помчусь без тебя, – уныло сказала жена, подымая скомканную рубашку и капая на нее слезой.
В одиннадцать часов вечера Алексей Макарыч в белом халате сидел в дежурке и сосредоточенно писал статью в районную газету. Статья называлась «Сынки и пасынки».
