прежде всего с Россией как особой и абсолютно неприемлемой для Запада формой организации исторической жизни входящих в нее народов.
Пересмотр итогов Второй мировой войны, обрушение баланса сил, основы которого были заложены в Ялте и Потсдаме, вернули в свет рампы эти было отодвинутые в тень планы. А объединить усилия США и Германии в русле единого и главного стратегического замысла было тем легче, что на протяжении почти целого столетия в Штатах шла усиленная разработка построения глобальной американской империи именно в партнерстве с Германией.
Остановиться на истории доктрины такого партнерства тем более важно, что на протяжении последних семи лет в патриотической оппозиции, а затем и за ее пределами распространилась концепция будто бы извечного противостояния США и Германии, определяемых, соответственно, как Океан и Континент***. При этом автором ее называется немецкий геополитик Гаусгофер, одно время имевший заметное влияние на Гитлера.
А между тем авторство концепции глобального конфликта Океана и Континента принадлежит американскому адмиралу Мэхену. При этом, развивая ее, Мэхен подчеркивал, что оплотом континентальной мощи является Россия [51], Германия же включалась им в Океан. В соответствии с этим и формулировалась долгосрочная стратегия и выстраивались схемы долгосрочных союзов. Притом союзов прежде всего военных, определяемых исключительно национальными интересами.
А национальный интерес Америки диктовал такую вот стратегию: «Морские державы [52] должны создавать противовес этой мощи [53], располагая превосходящими силами флота и оказывая на Россию давление с флангов» [54].
Это был зародыш той идеи, которая легла в основу НАТО и всей системы блоков, создававшихся США после 1945 года.
Но в еще большей мере это можно сказать о Халфорде Маккиндере, англичанине, в 1940-х годах переселившемся в США, в векторе которых он и скорректировал свои идеи, первоначально разработанные им для Англии. Главное в его концепции, помимо понятия «Хартленд» [55] , — это идея создания благоприятного для США «баланса сил путем превращения морской мощи держав, окружающих социалистические страны Евразийского континента, в земноводную — с тем, чтобы контролировать главные морские коммуникации мира и в тоже время иметь твердую опору на континенте» [56].
Иными словами, речь шла о создании, после Второй мировой войны, двух «поясов сдерживания», из которых первый — пояс «земноводных держав», то есть Германии, Франции, Англии и некоторых других стран, — охватывал бы Россию с Запада, а второй — США, Индия и Китай — позволял бы делать то же самое с Востока. Во второй пояс сдерживания Маккиндер включал малые страны Азии, Африки и Латинской Америки, зависимые от западных держав. И зная все это, можно иными глазами взглянуть на внешнюю политику СССР эпохи «холодной войны»: при всех ее издержках, она строилась на правильном понимании диалектической связи отступления на дальних рубежах с отступлением на ближних.
В сугубо американоцентристском ключе примерно в то же самое время развил соответствующие идеи профессор Йельского университета США Н. Спикмен. Трансформировав маккиндеровскую карту мира, со срединным положением Евразии, в так называемую геоцентрическую, где в центр мира встали США, а все остальные страны и континенты являлись по отношению к ним «окраинными землями», он без всяких околичностей заявил: «Кто владеет зоной окраинных земель, господствует над Евразией: кто господствует над Евразией, тот управляет судьбами мира».
Примечательно, что эти мысли Спикмена были развиты еще в годы войны [57]. Иными словами, еще тогда, когда немцы стояли на Волге и СССР кровью добывал победу, плоды которой теперь утрачены Российской Федерацией, еще тогда союзники, тянувшие с открытием второго фронта, были заняты тщательной разработкой планов послевоенного утверждения Америки в качестве всемирной империи, подобной империи Римской.
В 1944 году увидела свет книга Н. Макнейла «Американский мир», где это уподобление провозглашалось открыто: «Как Соединенные Штаты, так и весь мир нуждается в мире,
И наконец, Р. Страусс-Хьюппе заявил: «В интересах США достичь такого мирового порядка, который располагал бы одним единственным центром силы, откуда бы распространялся балансирующий и стабилизирующий контроль и чтобы этот контроль находился в руках США». Характерно и само название книги Страусса-Хьюппе: «Геополитика. Борьба за пространство и власть».
Даже этого краткого обзора предыстории вопроса, думается, довольно, чтобы понять: истоки «холодной войны» вовсе не в пресловутом «экспансионизме» СССР — хотя, разумеется, СССР в послевоенный период вовсе не был, да и не должен был быть, ягненком, — но в его [59] нежелании подчиниться заранее предначертанным планам Pax Americana.
Да и сам Бжезинский вовсе не считал нужным скрывать истину, когда писал в предисловии к «Плану игры»: «В основу книги положен главный тезис: американо-советское состязание не какое-то временное отклонение, а исторически сложившееся и в будущем длительное противоборство. Это состязание носит глобальный характер». И далее: «Исходным пунктом в книге «План игры» является геополитическая борьба за господство в Евразии». И наконец, — самое главное, пожалуй, по Бжезинскому: американо-советское соперничество — «борьба не только двух стран. Это борьба двух империй» [60].
Надеюсь, еще не забылось — или, по крайней мере, не всеми забылось, что целенаправленное разрушение СССР в годы перестройки идеологически подкреплялось тезисом о необходимости «конца последней империи». Именно его развивал Сахаров в своем выступлении на знаменитом первом съезде Верховного Совета СССР в 1989 году. И, в свете всего изложенного выше, приходится предположить с его стороны либо полное незнание вопроса, либо сознательную ложь, сколь бы резкой ни показалась кому-то эта оценка.
Инструментом реализации идеи Pax Americana изначально был призван служить блок НАТО, который современные отечественные либералы-западники еще несколько лет назад почтительно именовали «феноменом культуры». А вот газета «Уолл-стрит джорнэл» еще 4 апреля 1949 года, на следующий день после подписания Североатлантического договора, оценила его как «триумф закона джунглей над международным сотрудничеством в мировом масштабе», который «сводит к нулю» принципы ООН.
«Сторонники Североатлантического договора, — писала газета, — будут возражать против сведения его к закону джунглей. Однако глубокий анализ показывает, что покров цивилизации, которым он окутан, тонок. Договор делает военную мощь решающим фактором в международных отношениях». Но — и это главное — «мы не сожалеем по поводу этих событий. Мы считаем, что закон джунглей, лежащий в основе Атлантического пакта, лучше отвечает действительности, чем идеально гуманный принцип ООН» [61].
Отсюда логично следует, что крах СССР как полюса сдерживания подобных амбиций и ликвидация, 1 июля 1991 года, Организации Варшавского договора [62] отнюдь не приблизили и не могли приблизить торжество «вечного мира», но лишь позволили «оппоненту» действовать, уже неприкрыто руководствуясь лишь «законом джунглей». И либо граничащей с психопатологией неадекватностью ряда российских политиков и политологов, либо глубоким непрофессионализмом, либо уж действительно прямым предательством можно объяснить длящиеся до сих пор их попытки протащить идею вступления России в НАТО. Между тем известно, что когда год спустя после смерти Сталина Москва обратилась с подобной просьбой, то получила отказ. А ровно через год в Альянс была принята Западная Германия — факт более чем красноречивый. В мае 1990 года к теме вновь вернулись — на сей раз по инициативе М. Горбачева, во время его встречи с Дж. Бейкером в Москве. «Бейкер заверял меня, поведал Горбачев, — что политика его администрации не направлена на то, чтобы оторвать Восточную Европу от Советского союза. Прежде, признал он, у нас была такая линия. Но сегодня мы заинтересованы в том, чтобы
