молочную пену. Корова спокойная, подоив ее и отставив заполненный до трети подойник, Ольга сидит, ненадолго разогнув спину…
…— Кого надо? — прошептала маленькая старуха, выдвинув голову из наклоненных вперед плеч, вглядываясь не в меня и темноту зияющего за мной подъезда, а вокруг себя.
— Это у вас стирают? — тоже почему то шепотом спросила я и вздрогнула, шепот получился неожиданно громким.
— Че? — громко уже спросила старуха.
Мягкое шлепанье босых ног по линолеуму из глубины квартиры.
— Достукалась! — В свете прихожей возникла молодая женщина с расплывшимся от сна лицом. — Я доску твою сейчас же в мусоропровод! — И так же нелепо исчезла.
— Рубашку, Вите. — Старуха, поворачиваясь своим скособоченным телом, беспомощно оглядывалась, крепко сцепив на груди мокрые руки, козонки пальцев поделены надвое, образуют слабо стянутые, готовые вот-вот распасться узлы. — Он эту рубашку больше всех любит…
Стиральная доска в мусоропровод не войдет, брела я вниз по бетонной лестнице, в самый низ, до первого этажа. Прямо у подъезда, через светлую в ночи двухметровую ленту асфальта, чернела жирная земля газона. Я села на корточки и коснулась земли рукой. Земля была холодной, не успела еще отойти от зимы.
Уже потом всеми признанный Историк Села рассказал мне, что никакой Черной Избы не было, женщины стирали белье в теплой сухой бане, рождение незаконных детей укоренилось от разврата современности, вывернутое нутро земли для проложения колонок послужило прогрессу, а подтверждением всему может служить только ходящий теперь в стариках с рыже-седой бородой Коля-дурачок.
Старуха на девятом или, через этаж, на десятом ночами больше не стирала. Можно было спокойно спать.
