И Надюшка… Меньшенькая ее… Незабудочка голубоглазая. Сидит себе в уголке, тряпочки перебирает, бормочет что-то про себя, бормотушка… Да что там говорить! Нет ей никакой жизни без ребятишек! И без Степана… без Степы… В горле запершило… Она поскорее закашлялась, чтобы хозяйка ничего не заметила. Та все стоит у косяка, думает о чем-то своем. И лицо у нее теперь совсем не равнодушное — тихое, усталое, запечаленное такое лицо. Маше опять стало ее жалко — по-бабьи, по-сестрински.
— Работаете где? — спросила Маша, сама нарушая свое правило не болтать во время работы.
— Да работаю, — поспешила отозваться женщина. — Преподаю в институте. Библиографию. Наука такая — о книгах.
— О книгах? Чудно! Какая может быть про них наука? Книжка, она для того и есть, чтобы ее читали…
— Вот именно! — горячо подхватила женщина. — Именно, чтобы читали. Вы это очень правильно сказали. Для этого как раз и нужна моя наука. Чтобы найти нужную книгу, надо знать целый комплекс… — глаза у женщины заблестели, порозовели щеки, она как-то враз помолодела.
Маша слушала ее уважительно, кивая головой… Ей и вправду было интересно. И даже капельку завидно. Вот ведь сколько всего существует на свете, о чем она, Маша, понятия не имеет. И опять же сразу одернула себя — нельзя быть такой жадной. Всего не захватишь. И вообще в жизни каждому свое место.
Скользит кисть по стене вверх-вниз, вправо-влево. Маша уже и рук не чувствует — так намахалась за день. А руки, что ж, они привычные, они, знай, делают свое дело…
— Спасибо вам, — тихо сказала женщина и легонько дотронулась до стены, будто погладила. — Золотые у вас руки. А мы вот не можем. Сами для себя ничего сделать не можем. Ждем, пока кто-то придет и наведет порядок. Стыдно это. Нехорошо… Сейчас надо все уметь делать. Правда, время… Ох, время! Трагедия нашего поколения — недостаток времени. И все мы куда-то спешим… спешим. И никак успеть не можем… Как будто на поезд торопимся и опаздываем. Вот так и не заметишь, как жизнь пройдет… И окажется тогда, что мы ничего толком не умели, не могли.
— Всего уметь нельзя, — строго сказала Маша. — Вот у вас книги… А у меня это… — Она придирчиво оглядела комнату.
Холодноватый голубой свет исходил от потолка, и потому он казался прозрачным и необыкновенно высоким. Тронутые легким колером, нежно золотились стены… Свежо и остро пахло известкой.
Своей работой Маша осталась довольна. Можно было бы уйти со спокойной совестью. Тем более что ее рабочий день кончился почти час назад. Но Маша не могла уйти.
Затоптанные газеты на полу, сдвинутая со своих мест и потому кажущаяся неуклюжей и лишней мебель — все это так не вязалось с пронзительной чистотой стен и потолка.
— Скоро он придет?
— Кто? — удивилась женщина.
— Ваш муж. Ведь тут вам одной…
— Придет? — женщина невесело усмехнулась. — Нет его здесь. В Томске он… в аспирантуре…
Ну что ж ты стала, Машенька? Ведь у тебя день рождения — спешила бы, летела, как на крыльях. Нет! Вот ведь какой человек непутящий! Все у нее не как у людей.
— В чем вы полы-то моете? Тащите сюда. Тряпку давайте. Сами за окна беритесь. Двое рук все-таки не одни…
— Да вы что? — женщина прижала к груди руки. — Зачем?
— А то, — рассердилась Маша. — Опять мы с вами время попусту тратим…
А когда наконец все кругом преобразилось, стрелка часов уже приближалась к семи. Почти двенадцать часов — ничего себе рабочий денек! Вот тебе и праздничек!
— Маша! — вид у женщины такой торжественный, словно она собралась говорить речь. — Маша… — тут губы ее дрогнули, и она заговорила просительно. — Вы только не подумайте чего. Это не взятка и не плата какая… Я просто — от души. У вас день рождения — возьмите в подарок от меня…
Это были духи. Очень дорогие, в бархатной синей коробке. Маша даже испугалась.
— Нет! Нет! — затрясла она головой.
Но женщина проявила особое упорство, и Маша сдалась…
— Куда мне такие… нарядные уж очень! У меня и платьев таких нет, чтобы к этим духам… И руки такие…
— Вы очень красивая, Маша, — сказала женщина. — Поверьте, они удивительно пойдут вам — к вашим глазам, волосам…
— А вы-то как же сами?..
— Я? — засмеялась женщина, но как-то невесело. — Мне все это уже ни к чему…
— Спасибо! — Маша помолчала. — Всего вам хорошего. Вы не очень-то расстраивайтесь. Все наладится…
— Наладится… Наладится, — закивала головой женщина, а потом вдруг обняла и поцеловала Машу в щеку. — Будьте счастливы.
— Да где же вы запропастились? — нянечка вывела закутанную Надюшку. — Совсем заждалась девчонка: «Где мама? Где мама?»
— Да вот она, мама! Вот она! — Маша подхватила на руки дочку. — Теперь бегом за Славиком… Потом купим торт… Вот такой толстый тортище!..
— Наконец-то! Наконец-то! — запрыгала вокруг матери Иринка. Большие голубые банты взлетали над ее головенкой, как огромные бабочки.
Степан лежал на своей постели, торжественный, в белой рубашке. Его обострившееся бледное лицо было гладко выбрито. Маша пригляделась и укоризненно покачала головой: ну так и есть — порезался, вон на щеке царапина… и на подбородке.
— Не дождался!
— Ну что ты! Как можно! У тебя же день рождения… Вот мы тут вдвоем с моей хозяюшкой, — кивнул он на Иринку. — Дочь-то у нас совсем невеста — восьмой год! Погляди, какую она картошку зажарила под моим руководством… Ну, колхозники, давайте поздравлять маму!
— Поздравляем! Поздравляем! — закричали Иринка и Славик.
— Подождите! — остановила их Маша. — Праздник так праздник! Давай все на стол, Иринка. А я мигом переоденусь.
Переоделась Маша быстро, как будто в девчонках, когда после работы торопилась на свидание к нему, к Степану. Надела красные босоножки, платье свое любимое, в белую с синим мелкую клеточку, с большим белым воротником — и открыла духи. Сердце вдруг сладко захолонуло — весна! Вот так пахнет весной, когда распускается черемуха…
— Что это у тебя, Маша?
— А-а! Это мне сегодня подарили… — замолкла и вдруг неожиданно для самой себя соврала. — Ребята из бригады…
— Да ну? — удивился Степан. — Неужели помнят?
— А то как же! — Маша гордо вскинула голову. — Помнят. Помнят своего бригадира, Степа. И все те порядки, что при нем были. И все у нас так, как при тебе, Степа… И так же дни рождения отмечаем…
— Мама! — Славик тянет ее за подол, а сам пальцем показывает на стенку над комодом.
— Батюшки мои! Красота какая! — всплеснула руками Маша. На нее со стены в упор смотрит женщина. Да какая там женщина — девчонка совсем еще молоденькая. Испуганная — слезы в глазах. И голенький малышка на руках. Не русская девчонка и старинная. А вот будто бы знакомая… Вспомнила Маша — в журнале видела, в «Работнице». Так вот для чего Степан просил ее принести стекло двадцать четыре на восемнадцать. Ишь ты, приладил как — настоящая картина! И белой бумажкой по самому краешку обклеил…
— На тебя маленько смахивает, — засмущался Степан. — Особо как ты Славика нянчила.
— Это мы с папой, — подскочила Иринка. — Я бумажку резала и клеить помогала…
— Ой спасибо! — обняла Маша Иринку. Сверху напрыгнул Славик, и Надюшка на руки тянется. — Ну какие же вы у меня все хорошие-расхорошие!..
Степан смотрел на жену и детей и старался изо всех сил, чтобы привычная боль не стерла с его лица
