чувствовал, как эта масса обволокла меня, не давая пошевелить руками, повернуть голову. Вокруг, выше и ниже меня, застыли в холодце какие-то ребята и девчонки в одинаковых оранжевых костюмах, похожих на гимнастические трико. Все они висели с закрытыми глазами и шевелили губами. Жуткая была картина!
- Школа, - сказала Аоза.
- Да, школа, - подтвердил ее отец.
'Хорошенькие у вас школы', - подумал я, представил наших в такой
вот школе: себя, Володьку Большакова, Витальку Мухина - и аж поежился, до того мне опять стало не по себе.
Иванов, наверное, это заметил, потому что картины исчезли и я вновь оказался внутри зыбкого и переливчатого. В жилище пришельцев. До меня, наконец, дошло, что я нахожусь именно у пришельцев, и меня затрясло. Правда, я быстро пришел в себя, как только Аоза и ее папаша понимающе закивали головами и папаша сказал что-то о 'естественной реакции'. Чего это ради я должен перед ними трястись?
Так вот, наш мир, нашу Вселенную пронизывают, оказывается, какие-то невидимые тропинки. Их не так уж много, как объяснил Иванов, но кто умеет может по ним пройти и попасть в совсем-совсем другое место. Иванов и открыл такие вот тропинки и долго бродил по ним, все подыскивал мир по вкусу. И наконец попал к нам, присмотрелся, потом как-то перетащил сюда свое жилье и забрал с собой Аозу.
Все было очень просто. Все равно что забросить шайбу с буллита.
Просто, как в фантастических историях, которые сочиняли мы с Володькой Большаковым. Только не в фантастическом рассказе это все происходило, а на нашей Земле, в нашем микрорайоне, на самой окраинной окраине нашего города.
Иванов был, конечно, не Ивановым, и Аоза была не Ивановой, просто он дал ей такую фамилию, чтобы она могла ходить в нашу школу.
Он хотел, чтобы Аоза узнала все-все о Земле, потому что возвращаться домой они не собирались.
Почему? И почему они вообще покинули родину и очутились у нас?
Это был, наверное, самый главный вопрос, и я так и спросил Иванова:
- А почему вы сюда перебрались? Чем у вас-то плохо?
Вместо ответа он напустил на меня голубое небо, и я опять висел
в этом небе, а вокруг расползались зеленые пятна, уродливые какие-то
пятна, их бока тускло светились, отражая солнечные лучи, и еще они
противно выли, а потом вдруг полетело мне в лицо серое бескрайнее поле и
я вновь увидел застывших на серой земле людей, похожих на сухие ветки.
- Мы подошли к самому краю. Мы качаемся и вот-вот сорвемся, - грустно сказал Иванов и, помолчав, добавил, как-то осторожно взглянув на приунывшую Аозу: - Война неизбежна и там больше ничего не останется.
Мне стало совсем жутко и тоскливо от этих его слов, да и поздно уже было, мы ведь долго просидели.
- Я пойду, - пробормотал я.
Я больше не мог вытерпеть в этой зыбкой переливчатости! Но отпустят ли меня?..
- Заходи, - ответил пришелец Иванов, поднялся из пустоты и ушел в розовый туман.
- Вот пальто, Саша.
Оказывается, я уже стоял в их ненормальном коридоре, а она протягивала мне пальто и шапку. Вокруг тек-растекался их фирменный туман, и я, кажется, понял, почему Аоза стоит вечерами у окон нашего класса и смотрит на небо. В их комнате не было окон.
- А твоя звезда у нас видна? - спросил я, и мне даже дышать стало трудно от жалости, когда Аоза пожала плечами и вздохнула.
Да-а, какие уж там фантастические рассказы...
Я вынул из портфеля Снегурочку и протянул Аозе. Глупо, наверное, получилось, словно малолетку игрушкой захотел утешить, но Аоза взяла грустную Снегурочку и даже улыбнулась.
- Спасибо, Саша.
Потом я очутился на лестничной площадке между этажами и долго смотрел на каракули про 'Спартак' и ЦСКА. Потом пошел домой.
Думать мне не то чтобы не хотелось, просто не мог я ни о чем думать. Словно страшно устал. Папа что- то спрашивал, мама, кажется, тоже, но я проплелся в свою комнату и бухнулся на диван. Сил совсем не было. Папа с мамой опять что-то говорили, а я мотал головой и молчал. Отвечать не хотелось. Потом папа сказал, что это возраст такой, так что все нормально, и они ушли на кухню и стали там о чем-то рассуждать. Обо мне, наверное. А я валялся на своем диване и все-таки, оказывается, думал, потому что стало мне вдруг до того обидно, словно выходил один на один с вратарем - и получил подножку, и носом лед пропахал, а судья не свистнул, будто так и надо. Не за себя обидно, а за них, за Аозу и за Иванова этого. Даже не за Аозу, а именно за него. Выходит, он удрал? Испугался и сбежал, и ее за собой притащил? Решил пересидеть в укромном месте? Нашел тихий уголок!
Сорвался я с дивана, вылетел в прихожую - мамино с папиным 'бу-бу-бу' на кухне оборвалось, - сунул ноги в ботинки - и за дверь.
- Саша, куда ты?
Это мама крикнула, но я уже скакал вниз по ступенькам; и сам не знаю, как на шнурки ни разу не наступил и не грохнулся. Выбежал из подъезда - и туда, в соседний. Примчался к той надписи между этажами и заколотил кулаками в стену. И понять ничего не успел, как уже втащило меня в розовый туман.
Они сидели рядышком в этом тумане - Иванов в боксерском халате и
Аоза в таком же, только покороче, вокруг снова маячила разная цветастая муть, но чихать я на нее хотел. Я им не дал и рта открыть. Встал перед ними, засунул руки в карманы и спросил:
- Так вы войны испугались? Убежали сюда, потому что войны испугались?
Аоза вздрогнула, и пока Иванов собирался с мыслями, я еще поспрашивал.
- А знаете ли вы, что ошиблись с укромным местечком? У нас ведь
тоже ой-ей-ей! Газеты читаете? Телевизор есть? У нас же каждую неделю политинформации - вон, Аоза знает. Про ядерное оружие слыхали? Про рентгеновские лазеры и всякие межконтинентальные ракеты? Так нам теперь что - тоже надо драпать без оглядки? Или под землю залезть?
Я уже и не замечал, слушают они меня или нет, или готовятся зашвырнуть взглядом за снежное поле. Понесло меня.
- Вы убежали, другие убегут, потом соберетесь вместе и пойдет все по новой. Начнете качаться на краю.
И представляете, ч т о он мне ответил, этот пришелец, мастер спорта по телепортации и телекинезу?
- Не убегут, - ответил он мне. - Никто ведь не знает, как убежать.
И еще он сказал, что действительно ошибся с этим миром. С моим миром. С Землей то есть. Не разобрался сразу и только потом понял, что нет в этом мире равновесия. Вполне возможно, сказал он, мир обречен. То есть мой мир. Моя Земля. И поэтому им, скорее всего, придется искать уголок поспокойней.
Не эти слова он, конечно, говорил, но смысл был именно таким, ручаюсь. А Аоза тихонько сидела и смотрела на нас испуганными глазами.
- Эх вы! - скаэал я этим двум чужакам. - Эх вы, трусы! А еще... А
еще... Телепортация! Телекинез! Струсили! От своих же сбежали, потому что струсили, и от нас хотите сбежать. Так, конечно, проще всего! Так выгодней, конечно. Эх!..
Больше я им ничего не сказал. Махнул рукой и пошел, наступая на шнурки.
Папа с мамой стерегли меня у подъезда. Молча сопроводили до дивана, расспрашивать ни о чем не стали. Я лежал и чувствовал, что они тихонько сидят в соседней комнате, прислушиваясь, переглядываясь и недоумевая, что же такое с их чадом творится. А мне уже и вовсе ничего не хотелось, я уткнулся лицом в пушистый жаркий плед и полетел в розовый туман, в мельтешенье разноцветных пятен, в синий дым...
А потом со мной и вовсе приключилась какая-то ерунда. Чего мне только не казалось в этом полусне-
