В этом человеке поражало что-то паратовское. Когда после одного праздника в офисе он с прибаутками заталкивал в свой серебристый Мерс шестерых девчонок и, сидя на переднем сидении, взял еще одну на колени, скомандовал водителю: 'В 'Конюшенный двор' - ему бы могли позавидовать все купцы, ездившие кутить с цыганами в 'Яр'. Размах, жизнелюбие, сила, гб-шная способность пить, не пьянея, обаяние, веселость, дальновидность циничного ума и привычка гулять, как последний раз! Все то, за что солдаты обожают командира, посылающего их на смерть, женщины без ума от Дон Жуана, который с легкостью оставит любую, а те, на ком наживается капитал, числят партнера своим другом.
Вряд ли кто-то мог состязаться с директором в обаянии и здравом смысле, поэтому сотрудники, подбираемые по принципу дополнения, отличались высокомерной серьезностью и респектабельным занудством.
Чтение и кроссворды не вписываются в официоз деловитости. Для развлечений здесь нет интернета! Но во всем есть свои плюсы: восьмичасовое бесцельное сидение перед компьютером породило множество опусов, записать которые всегда не хватало времени, в том числе эти заметки и статьи для 'Cosmopolitan'.
Гл.VI
Оператор слайд-банка
Мой друг, писавший базу данных для издательства, скромно поинтересовался, не хочу ли я работать с его творением в неком большом издательстве, смущенно добавив, что ему уж очень не хочется оказывать техническую поддержку какой-нибудь дурочке. Мы вдвоем считали, что куда приятнее совместить решение рабочих вопросов с дружеским хохотом за чашкой кофе.
Первый раз в моей смене работ угадывалась неумолимая логика интересов: издательство более подходило журналистке Cosmo, чем торговля термоизоляцией.
Респектабельное 'слайд-банк!' на деле обернулось железным шкафчиком со слайдами, а директор сего учреждения - 22-летним молодым человеком, с плохо скрываемым удовольствием ксерившим статью о себе в многотиражке.
Он пристально изучил мое резюме, уточнил, с серьезностью, с которой обычно спрашивают о высокой степени мотивации, почему так часто меняю работу. Ознакомил меня с должностной инструкцией на 3 листах и обязанностями, которые заключались в бесконечном сканировании слайдов и наклеивании на 'рубашку' номера.
Радость директора, заполучившего наконец подчиненную, была омрачена тем, что я оказалась значительно старше, несколько выше его и плохо скрывала свою ироническую улыбку.
Я погрузилась в море красивых картинок! Суматошная жизнь редакций шла вне моей комнаты, и я вольна была размышлять под заунывное гудение сканера и живописнейший видеоряд. Это напоминало плавание с аквалангом, который остроумный Генис назвал аппаратом искусственного молчания.
До меня иногда доносились звуки жизни: смех, звяканье посуды, споры... Но это было где-то там, почти в замке Кафки. Я ловила только отголоски загадочной деятельности, читая на слайдовых конвертах лаконичные указания: 'елку придушить', 'прохожего ликвидировать', 'кот зарезан', 'края обтравить'... Встречая авторов этих пометок в коридоре, я пыталась найти в них признаки жестокости или черного юмора, но находила лишь равнодушие.
Напрасно я старалась незаметно прошмыгнуть мимо компании, весело пьющей кофе, и не провожать взглядом людей, несущих мимо меня куски торта, меня итак никто не замечал. Утратив голос, я приобрела эффект прозрачности. Как будто исполнитель желаний подслушал мои сетования на то, что слишком заметна, и на свет моей веселости слетается назойливый рой озабоченных искателей незатейливых интрижек. Надежды, что Новогоднее застолье изменит ситуацию, не оправдались. Последний рабочий день тысячелетия ничем не отличался от прочих! Не было ни праздничных нарядов, ни сбора денег, ни дружной женской суеты с продуктами. Просто в 18.00 стали сдвигать столы. Видя мое недоумение, начальник спросил: 'У Вас нет настроения?' Я настолько недоумевала, с чего и для чего настроение, что не знала ответа. И тут мне милостиво разрешили: 'Так идите домой!'
На стол ставились яства - я одевалась. На мое 'до свидания' - прозвучали вежливые 'до свидания', 'с Наступающим!' - 'И Вас также!'. Я спокойно шла по Каменноостровскому и к 'Горьковской' разревелась...
Редакция переехала на Звенигородскую. Стала осваивать еще один уголок города.
Два раза в день хожу мимо ТЮЗА. Парадокс: как только в процветающем театре искоренили гомосексуализм - все пошло через задницу. Гигантское здание и площадь, как будто рассчитанная на тысячи пионерских отрядов, в запустении и упадке. Помпезная лестница завалена снегом и превратилась в горку. На бетонных простенках для афиш не только ничего не визит, но местами даже осыпался бетон, обнажая ржавую арматуру. Выглядит очень символично: на руинах былого имперского величия и громких деклараций - 'все лучшее -детям' - катается и резвится без всякого руководства матерящееся новое поколение...
Перехожу грязную улицу Марата и думаю, что только Розенбаум, еврейский казак, блатной православный, и мог быть здесь счастлив когда-то.
Наше новое помещение напоминает мне образцовый... общественный туалет. Перегородки между многочисленными комнатами заканчиваются на полпути до потолка, т.е., ты соседей не видишь, но до мелочей в курсе, чем они занимаются. Офисы более чем коммунальные, все в курсе неосторожных высказываний друг друга по служебным вопросам и нюансов личной жизни, затрагиваемых по телефону. А говорят, с социалистическими идеями всеобщего братства покончено!
Все выдержано в едином цвете, который хочется назвать 'некогда белый'. Чтобы хоть как-то обжить это пространство, напоминающее больничный изолятор, развесили календари, прикрепив скотчем. Уже слышала мнение редакции 'Искусство' о безвкусице и сельской избе-читальне. Почему-то вспомнился Жванецкий: 'Наша мечта - порядок в бардаке!' Милейший начальник компенсирует маленький рост размахом рабочего стола и формирует пространство, подчеркивая собственную производственную значимость. Как говорил один персонаж, узнав, что девушка провела ночь с соседом: 'Это, по крайней мере, нормально!'
После 2-х дней сидения на коробках, у меня появился компьютер (да с интернетом!), что мне еще надо? Кипятильник, кружка и наличие кое-каких денег сделали меня окончательно независимой! А поскольку разговаривать я уже почти разучилась, а забавляться, слушая и наблюдая чужую жизнь - нет, я была почти счастлива.
В процессе технического совершенствования полетел компьютер, со всем, что сканировалось полгода... Информацию, которую никто не удосуживался архивировать, спасти не удалось, но штат компьютерщиков показал свою необходимость и продемонстрировал массу навыков и умений, от бесконечной замены гарантийных винчестеров до научно-популярных лекций об устройстве СВЧ. Я стала непревзойденным наблюдателем за манипуляциями с компьютером!
Вчера проснулись в городе, заваленном снегом. Машины с включенными фарами медленно, с любопытством, как коты, оставляли свои следы на снегу. А сегодня утром под ногами море разливанное, грязные сугробы созданные дворниками, голые унылые деревья и город мрачный и серый. Люди как после стихийного бедствия: одни в шубах с зонтиками, другие - в плащах и зимних сапогах. Всюду капает, но не по-весеннему радостно, а монотонно, как из крана по железной раковине.
23-го февраля, уже не удивляясь, прослушала саунд трек банкетов за обеими стенками: мужчин поздравляла каждая редакция отдельно, и они кротко никому не отказали в желании их подкормить и приласкать.
Вскоре меня отключили от интернета, и я всерьез задумалась... Уж, не ведет ли судьба меня всерьез к писательству, неумолимо и последовательно устраняя из моей жизни легкое веселье болтовни, сиюминутность писем, радость встреч с друзьями и волнение мимолетного флирта? Ведь зачем-то же надо было дать мне средства к существованию и обязательность ежедневного 8-часового размышления и созерцания в оборудованной компьютером одиночной камере, где на экране постоянно сменяются красивейшие картины (вот только что закончила виртуальную прогулку по великим городам мира, теперь сижу засыпанная лепестками цветов), а из окна виден необъятный философский простор изменчивого неба?...
Продолжение, надеюсь, последует...
