Станюкович Константин Михайлович
Куда уйти
Константин Михайлович Станюкович
Куда уйти?
{1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.
I
Валерий Николаевич Привольев, крупный, свежий и видный курчавый блондин под сорок, с очень белым, отливавшим нежным румянцем и несколько рыхлым лицом, напоминающим недошедшее заливное, в этот зимний день обедал торопливо и без обычного плотоядного внимания к наваристому супу с фрикадельками, кровяному ростбифу и трубочкам со взбитыми сливками.
Идеальный, еще влюбленный муж, любящий прелесть домашнего очага, Валерий Николаевич не рассказывал сегодня жене новостей и свежих сплетен, которые обыкновенно привозил со службы, мило пошутил с двумя птенцами, очень похожими на него, и не спорил со своим гостем Иваном Ивановичем Безбородовым, давнишним другом-ровесником, худощавым чиновником-скептиком и неисправимым спорщиком.
Привольев только любезно подавал реплики и помалчивал, пощипывая свою выхоленную шелковистую бороду и стараясь скрыть нетерпение поговорить с Иваном Ивановичем наедине.
Когда взрослые окончили пирожное, Валерий Николаевич с обычной своей мягкостью деликатного мужа попросил у хозяйки позволения встать.
Она поднялась, разрешив детям остаться и съесть еще по трубочке.
- Но не больше, фрейлейн, пожалуйста! - сказала бонне молодая женщина.
- О, ja! О, ja!* - ответила, вся краснея, немка из Эстляндии.
______________
* О, да! О да! (нем.)
Вид этой девицы, самолюбиво-застенчивый и в то же время самодовольно-исполнительный, словно бы говорил об ее добросовестности и ревностной глупости.
И Привольева подавила вздох.
'Найди-ка бонну умнее за двенадцать рублей!' - подумала она.
Валерий Николаевич быстро поднялся, подошел к жене, горячо и крепко 'по-влюбленному' поцеловал ее руку и проговорил, точно просил:
- А нельзя ли кофе нам послать в кабинет, Лика?
Лика, как звал муж Лидию Антоновну, стройная, хорошо сложенная и изящная, в ярко-пунцовом лифе и черной юбке, среднего роста брюнетка, разумеется, не имела ни малейшего повода уменьшать свои тридцать два года, так она была привлекательна редким сочетанием красоты и ума.
Она не спросила мужа, какие тайны торопится он сообщить другу, - Лика к тому же и догадывалась.
И, ласково улыбаясь большими греющими глазами, она быстро, с нежной шутливостью, провела по щеке мужа ласковой, душистой и красивой рукой с несколькими блестевшими кольцами на мизинце и с обручальным кольцом на безымянном пальце и сказала:
- Сейчас подадут, Валерий...
И участливо спросила:
- Ты встревожен по службе?
- Не особенно, Лика...
- То-то... Не волнуйся... Право, милый, не стоит. Везде одно и то же... Всем порядочным людям трудно! - заботливо утешала жена мужа.
И, снова пригладив любящим и слегка покровительственным взглядом, прибавила:
- Ну, иди, иди в кабинет... Спорь с Иваном Иванычем... А я почитаю детям сказку...
- Милая! - сердечно шепнул Валерий Николаевич.
II
Привольев взял за талию друга и через залу провел в небольшой кабинет, убранный не без претензий.
Фотографии Лики, детей и нескольких писателей красовались на стенах. Большой письменный стол, мягкие кресла, шкап с книгами и оттоманка, словом все, как следует у интеллигентного человека, получающего тысяч пять и подумывающего иногда и о 'душе'.
Валерий Николаевич запер двери и, внезапно возбуждаясь, проговорил:
- Нет... Ты послушай, Иван Иваныч, какую сделали пакость... Я, понимаешь, не хотел рассказывать при Лике. За что ее волновать заранее...
- Ну, конечно...
- Так ты выслушай, голубчик, и поймешь...
- Позволь, мой друг, только закурить твою сигару - твои лучше моих, ты ведь по десяти берешь - и сесть в кресло... Тогда присядь и говори.
Иван Иванович закурил, поглубже уселся в мягкое кресло и подумал, что лучше всего было бы вздремнуть четверть часика после обеда.
Но, считая одной из обязанностей друга быть складочным местом дружеских излияний, как бы ни были они однообразны и бесплодны, Иван Иванович самоотверженно готов был слушать то, что время от времени он уже добросовестно выслушивал в том же кресле, и не всхрапывал, чтобы не потерять единственного друга, которого, конечно, любил и у которого можно было пообедать и потом повинтить хоть до утра{284}, если бы не строгая Лидия Антоновна, заботившаяся о здоровье этого откормленного и влюбленного Валерия Николаевича, - как сердито думал Иван Иванович, если приходилось уходить с проигрышем.
Не без снисходительно-ядовитой улыбки, обнаружившей скверные зубы человека некрасивого, совсем худого, желтого как лимон и лысого как колено, но зато не сомневавшегося, что он и умнее, и основательнее друга, и, главное, не под башмаком своей жены, - Иван Иванович проговорил своим скрипучим и назойливым голосом:
- Ну, рассказывай, Валерий Николаевич... Какая такая подлость тебя огорчила?..
И только было начал Привольев, как Иван Иванович перебил:
- Значит, опять нашла полоса возмущения?..
И хихикнул.
- Да ты не смейся... Ты слушай...
- Слушаю... Не кипятись... Побеседуем толком, дружище, а потом... винт устроишь?..
- Тебе только винт... Устрою, успокойся! Совсем ты, Иван Иваныч, опустился... Ты войди в мое положение...
Подали кофе, и Валерий Николаевич наконец стал рассказывать о той обыкновенной истории в правлении, где служил, которую он называл 'подлостью'.
Чем подробнее и картиннее говорил он о лакействе и пролазничестве, о несправедливости и произволе, о взяточничестве и вымогательствах некоторых и завистливом попустительстве многих, о полной беспринципности людей, думающих только о наградах и деньгах, - тем Привольев возбуждался все более и более, и ему было приятно сознание, что все это он понимает и что все это его возмущает.
Недаром же он с молодых еще лет возмущался, и Лика знает и любит и уважает его за то, что он благородный человек, принимающий к сердцу все несправедливое и позорное... И сама она такая же благородная и сочувствующая...
- Ведь после этого нужно уходить из этой клоаки! - воскликнул Валерий Николаевич.
И в эту минуту возбуждения, подогретого своими же словами, Привольев, казалось, сейчас же ушел бы из своего учреждения.
- Ведь я сам подписываю то, что считаю вредным и в лучшем смысле бессмысленным... Я сам подписываю отчет, в котором раздуваются цифры, и многие верят, что наше дело, благодаря главному распорядителю, нашему коммерческому гению, стоит на идеальной высоте... А между тем еще сегодня...
Иван Иванович осторожно зевнул.
'Ведь порядочный и неглупый человек, а все-таки по временам впадает в транс и дает представления!' - подумал Иван Иванович, уверенный, что все-таки никуда Валерий Николаевич не уйдет и даже испугается, если его 'великолепная королева', Лидия Антоновна, хоть для испытания согласилась бы с его благородными намерениями бросить клоаку. - 'Лидия Антоновна умная женщина и недаром же любит друга и держит его в узде. Ореол беспокойного общественного человека ему оставляет и милостиво разрешает приносить в дом каждое двадцатое число четыреста шестнадцать рублей шестьдесят шесть копеек!' - подсчитал в уме Иван
