Иванович.
И когда Привольев объяснил, что сегодня он делал то же, что и вчера, но что надо же когда-нибудь кончить, то Иван Иванович не без ехидного намерения протянул и как будто бы сочувственно:
- А награду тебе большую назначили к Новому году?
- Разве мне дадут?
- Да ведь ты дельный служащий.
- Кажется...
- И обещали полторы тысячи?
- Обещали и надули...
- Сколько?
- Семьсот... Урезали, чтобы дать какому-то 'племяннику', который и на службу не ходит... Порядки... Прямо со мною подло поступили...
- И очень... Нам, семейным людям, эти наградные деньги на затычки долгам...
- И к чему надувать?
- А ты рассчитывал?.. Ты еще, мой милый, пижонист...
- Ну, черт с их деньгами!.. А главное...
- Хочется бросить?
- Именно... И бросил бы...
- Что ж?.. Уж если тебе так опостылело, то уходи! - проговорил Иван Иванович, словно бы убежденный словами друга.
Но Валерий Николаевич покраснел и раздражительно сказал:
- Уйди!.. Тебе хорошо, вице-директору, говорить: уйди... А куда уйдешь?.. Точно ты не понимаешь моего положения?.. А ты так спокойно говоришь: уйди... Это просто свинство... С семьей я едва свожу концы с концами... И то еще благодаря Лике... Она во всем себе отказывает... Нарядов никаких... все переделывает, голубушка... Детям какого-то идиота за двенадцать рублей должны были нанять... Обивку надо бы в гостиной подновить и... не можем... Все безобразно дорого... И без того жмемся, а ты: уйди!.. Что ж, позволь тебя спросить, я должен Лику и детей в конуре поселить и получать где-нибудь сто рублей?.. И поищи еще их...
И Валерию Николаевичу представилось, что его любимая, милая и ненаглядная Лика, которая так греет и одна только дает смысл жизни, и голубчики птенцы, и он сам - в конуре. Она - этот ангел - безропотно терпит, дети больны, он за сто рублей целые дни корпит... Когда представилось, что придется есть впроголодь и Лику запрятать в кухне, и не болтать с Ликой в их уютной, теплой спальне, - Валерий Николаевич пришел в ужас.
И его небольшая квартира, и его родной очаг с Ликой, - этой верной подругой, заботливой женой и очаровательной женщиной, которую после семи лет он еще более любит и более влюблен в нее, чем прежде, и которая, казалось, тоже еще сильнее чувствует счастье близости и верного и влюбленного друга, вся обстановка, все привычки, словом - все, все казалось ему таким необходимым, дорогим и близким, добытым после бродяжной жизни необеспеченных правильным заработком интеллигентных людей, что Валерию Николаевичу казалось бесцельной подлостью с его стороны лишить семью удобств...
И он снова обиженно воскликнул:
- А ты: уходи! Нечего сказать... совет!
- Так оставайся...
- К сожалению, должен... Понимаешь: должен! Ты, небось, не уходишь?
- Еще бы... И не думаю.
- И не думаешь!.. Или твой хомут такая прелесть?
- Такой же, как твой, дружище... И атмосфера такая же, как и твоя... И мне приходится фарисействовать, как и ты... И я, Валерий Николаич, такой же, как ты! Только не такой красивый здоровяк, как мой благородный друг, и... знаешь ли еще что? - с насмешкой прибавил Иван Иванович.
- Что?
- Меня называют ретроградом-чиновником, а тебя... либералом. Ты по временам любишь 'поманиловствовать'{287} о том, что было бы, если бы ничего не было, а я... помалчиваю, делаю, что велят - а ты знаешь, что иногда велят? - и получаю столько же, что и ты... Ну, а теперь... я тебе скажу, куда идти...
- Куда?
- К Лидии Антоновне!
- Зачем?
- Попроси ее разрешения послать за партнерами... Винтить пора. Право, полезнее, чем сотрясать воздух.
III
Несколько сконфуженный вошел Валерий Николаевич в спальную.
Дети уж были уложены, и Лика сидела за книгой.
- Ну что, милый, доспорились?
- Иван Иванович совсем закис, Лика, и только хихикает...
- А что?.. Да ты присядь, Валерий... О чем вы спорили?
- Да он не понимает, что можно возмущаться... Можешь себе представить, Лика?
И, присевши к Лике, Привольев поцеловал ее руку.
- Чего от него ждать... Сухой формалист и больше ничего!
- А говорит: уйди!
- Пусть он сам уйдет с своего места, - возмущенно сказала Лика. - Ты по крайней мере людям не вредишь, Валерий. Ты у меня ведь независимый... На сделки с совестью не пойдешь...
- Ну, положим, Лика!
- Что положим?.. Что ты хочешь сказать, Валя? - спросила Лика, сдерживая волнение.
- Я только что рассказывал Ивану Ивановичу, Лика...
- Напрасно считаешь его твоим другом. Хорош друг: 'уйди'. Что ж подало ему такой глупый совет?..
- Да ты не волнуйся, Лика... Не волнуйся, милая... Ну, ты ведь меня знаешь...
- Еще бы не знать своего хорошего?
- Ну, я говорил о неприятностях в правлении... Говорил, что бросил бы правление... Ну, конечно, если бы получил другое и лучшее место! - прибавил Валерий Николаевич, боясь огорчить свою Лику.
- Милый!.. Я знаю, как ты всех нас любишь и как мы тебя любим. Я первая сказала бы: уйди, если бы везде таким людям, как ты, не было подчас тяжело... Это вот только Ивану Ивановичу везде легко, а ты... Так уж лучше оставаться там, где тебя знают и ценят все-таки тебя... Разве не так?
- Умница ты моя. Конечно, так!
- Они с тобою подлость сделали... большую подлость! - горячо и возмущенно говорила Лика. - Обманули с наградными. Я понимаю твое раздражение порядочного человека. Но бог с ними!.. Плюнь на них!.. Без этих денег ведь мы не пропадем!.. Живем же мы с тобою и не нуждаемся... Я счастлива... Ты ведь тоже, кажется, немножко любишь свою Лику?
Любит ли он?
И вместо слов Привольев обнял жену.
- Дети у нас прелестные. Все у нас, слава богу, мирно и хорошо! радостно говорила Лика, улыбаясь. - Так не тревожься, мой милый... Не мучь себя напрасными и незаслуженными упреками... Помни, что хорошие люди в таких условиях, в каких мы живем, приносят большую пользу уже потому, что на их местах могли быть нехорошие люди... Разве ты не согласен?..
Еще бы не согласен! Ведь Лика говорит так умно и убедительно, что часто думает и он. Недаром же он возмущается и все-таки сам не делает ничего, что заставило бы его покраснеть.
И Валерий Николаевич уже совсем успокоился и, обрадованный, что Лика по-прежнему считает его если не героем, то во всяком случае честным общественным деятелем, принимающим участие в разных благотворительных обществах вместе с Ликой, горячо и восторженно сказал:
- Ты такая... такая прелестная, моя умница... И как я счастлив...
И через минуту весело проговорил:
- А на Ивана Иваныча ты не сердись, Лика... Он так посоветовал... Верно, думал, что у меня есть другое место... А потом, напротив, советовал не уходить, точно я в самом деле идиот и злодей перед тобою и
