Затея с бутылками поддерживала ее полных три года. Каждому человеку необходим свой собственный секрет, свое маленькое дело, которое он может делать втайне ото всех. Но в конце концов пришел день, когда она поняла, что продолжать бессмысленно. Можно сколько угодно пытаться помочь кому-то, кто может быть существует, однако рано или поздно наступит момент, когда ты уже не в силах будешь лгать себе, что такой человек действительно есть. И тогда все. Конец.
***
- Ты не замерзла? - спросил я, когда она закончила свой невеселый рассказ. К этому времени шорох прибоя почти затих, а лежащие на песке тени заметно удлинились.
- Нет, - отозвалась она из темноты и внезапно добавила:
- Ты, наверное, подумал, что я злюсь на тебя, потому что ты видел меня голой?
- У тебя есть полное право сердиться.
- А знаешь, мне на самом деле все равно. Я просто... То есть, я бы не хотела, чтобы ты увидел меня даже в вечернем платье или в простом рабочем комбинезоне. Мое тело не прикроешь, оно здесь.., более или менее. Я просто не хотела, чтобы ты видел меня.
- Именно я, или любой другой человек? Она слегка заколебалась.
- Ты.
Я встал и, слегка потянувшись, прошелся туда-сюда по песку, размышляя.
- Разве ФБР не мешало тебе бросать эти бутылки?
- Разумеется, мешало. Страшно подумать, сколько денег честных налогоплательщиков они потратили, чтобы их собрать. Время от времени они все еще устраивают, так сказать, выборочные проверки, однако даже им это начинает надоедать. Ведь в каждой записке - одни и те же слова...
Она рассмеялась, изрядно удивив меня. Я не думал, что она все еще на это способна.
- Чему ты смеешься?
- Над чем, вернее - над кем, - поправила она. - Над ними всеми - над судьями, тюремщиками, музыкальными автоматами - над людьми. Ты, наверное, думаешь, что, если бы я с самого начала сказала им всю правду, это избавило бы меня от многих неприятностей? Поверь, это не так.
- Не так?
- Нет. Мне бы просто не поверили. Им нужно было только одно - новое оружие. Сверхзнания сверхнарода из далекой галактики, чтобы, если получится, вышибить дух из этого сверхнарода. А если не получится, то из нашего... Все эти умные головы... - Она фыркнула, но скорее недоуменно, чем насмешливо. Когда все эти генералы и высокопоставленные чиновники думают о 'сверхрасе', они имеют в виду сверхнауку. Неужели никто из них ни разу не задумался о том, что сверхнарод - это еще и сверхчувства: сверхсмех или, например, суперголод? Она немного помолчала.
- Почему ты не спрашиваешь, что сказала тарелка? - спросила она неожиданно.
- Я сам тебе скажу, - выпалил я.
'То одиночество, что в нас порой таится,
Другим и в страшном сне не снится.
Его мы рады б разделить,
Как делят воду с тем, кто хочет пить.
Так одинок и я. Так знай же, брат,
Что в бесконечности, где только свет блуждает,
Всегда найдется кто-то, кто себя
Стократ ненужней и слабей считает...'
- Господи Иисусе! - с глубоким и искренним волнением воскликнула она и снова заплакала. - А как.., кому оно было адресовано?
- 'Самому одинокому'...
- Откуда ты знаешь? - прошептала она.
- Разве не эти строки ты отправляла в своих бутылках?
- Да, - сказала она. - Когда становится невмоготу, когда никому нет до тебя никакого дела, и никто... Тогда ты бросаешь в море бутылку с запиской и чувствуешь, как твое одиночество становится чуточку меньше. И ты сидишь и думаешь о ком-то, кто когда-нибудь, где-нибудь ее подберет. Подберет и впервые узнает, что даже самое страшное можно как-то понять, объяснить...
Луна клонилась к дюнам, и прибой совсем замолчал. Мы сидели, подняв головы, и смотрели на звезды. Потом она сказала:
- Мы даже не знаем, на что похоже одиночество. Все думали, что летающая тарелка - это тарелка, но на самом деле это была бутылка с запиской. Ей пришлось пересечь самый большой океан - весь космос - и шансы на удачу были ничтожными... Одиночество?.. Нет, мы не знаем настоящего одиночества!
Когда мне показалось, что она достаточно успокоилась, я спросил, почему она решила покончить с собой.
- То, что сказала мне летающая тарелка, - ответила она, - очень помогло мне. И я решила.., отплатить тем же. Я чувствовала себя недостойной никакой помощи, но мне необходимо было убедиться в том, что я не настолько плоха, чтобы не иметь права помогать другим. Я никому не нужна? Пусть так. Но знать, что никто, ни один человек в мире не нуждается в моей помощи... Этого я уже не вынесла.
Я глубоко вздохнул.
- Я нашел одну из твоих бутылок два года назад. С тех пор я искал тебя изучал карты течений, метеосводки и.., странствовал. Наконец я услышал о тебе и твоих бутылках. Кто-то сказал мне, что ты больше не пускаешь их по волнам, но часто гуляешь по дюнам ночью, Я сразу понял - почему. И всю дорогу бежал бегом...
Мне потребовался еще один глоток воздуха, чтобы продолжить.
- У меня изуродована нога. Я умею мыслить ясно, но слова, которые я произношу вслух, совсем не те, что звучат в моей голове. Мой нос похож на баклажан! У меня никогда не было женщины. И еще ни разу меня не приняли на работу, где хозяевам пришлось бы смотреть на меня при дневном свете. А ты ., прекрасна, - закончил я. - Ты - прекрасна!
Она ничего не сказала, но мне показалось, будто от нее исходит свет гораздо более яркий и чистый, чем отбрасывает искушенная луна. И, кроме всего прочего, это означало, что и одиночество когда-нибудь кончается для тех, кто был одинок целую вечность.
