– Не тревожьтесь на этот счет. Я воспользовался данным мне шансом.
Его уверенность, издевательская усмешка сделали по shy;дозрения Анжель еще сильнее. Она скользнула взглядом по столу и обнаружила, что бумаги на нем уже не было. Она прокричала:
– Гражданин, где пропуск Видаля? Что вы с ним сделали?
– Честно говоря, как вы и предположили, я присвоил его.
– Вы присвоили его? – Она сделала шаг вперед, прон shy;зая его взглядом, в котором изумление постепенно сме shy;нялось негодованием. – Гражданин! Вы шутите?
– Да, это шутка, – согласился он. – Но я подожду смеяться, пока не окажусь за границей. Смеяться слишком рано – к сожалению.
– Вы сошли с ума! Думаете, что сможете пройти заставы с бумагами Видаля?
– Почему бы и нет? Что во мне может опровергнуть тот факт, что я не Видаль? Разве у меня другая шинель? Ей-Богу, я не нахожу, что сильно отличаюсь от других добрых республиканцев.
Она подошла к нему совсем близко.
– Но если вы возьмете эти бумаги, как тогда сам Видаль уедет из Парижа?
– Нет сомнений, что он сможет получить другие так же легко, как эти.
– А если не сможет?
Он развел руками.
– Давайте не будем говорить о самом плохом.
– Гражданин, вы слишком беспечны, – укорила она его, – а дело очень серьезное. Возьмите шинель, если хотите, но оставьте бумаги.
– Но подумайте, – стал уговаривать он ее, – как вы уже сами сказали, шинель без пропуска ничего не стоит. Так что из этих двух вещей я вернул бы вам скорее шинель, и сделал бы это без колебаний, если бы не был убежден, что Видаль может спокойно расстаться с нею.
Она огромными усилиями воли пыталась сохранить самообладание.
– Гражданин Сейрак, вы слышали, как Видаль сказал не более чем полчаса назад, что он в опасности и его спасение заключается в быстром отъезде из Парижа. Что он неминуемо погибнет, если останется здесь до завтра.
– Это превосходное обоснование тому, что я должен уйти сейчас.
– Но разве вы не понимаете, что без этого пропуска Видаль не сможет уехать? Что если вы возьмете документ, то обречете его на смерть?
Сейрак некоторое время оценивающе смотрел на нее, затем еле заметно усмехнулся. Его опять подвело его неумение быстро соображать.
– Вы будете очаровательной вдовой, – заявил он.
Анжель была готова ударить его за эти дурацкие слова, однако продолжала сохранять самообладание, хотя ее глаза горели от ярости. Хорошо было лишь то, что теперь она уже не питала иллюзий в отношений него.
– Каналья, – произнесла она, и более сильного удара нанести ему было просто невозможно. – Это в благодар shy;ность за то, что Видаль предоставил вам убежище?
При слове «каналья», употребляемом представителями его класса по отношению к тем, кого они считали отбросами Франции, Сейрак посерьезнел и его бледное лицо слегка порозовело.
– Убежище предоставил мне не Видаль, – ответил он угрюмо. – Видаль отдал бы меня толпе; он удержался от этого с трудом. Так чем я в таком случае обязан Видалю?
Она могла бы возражать по этому поводу, но решила перейти на более твердую почву.
– А как насчет меня? Мне вы тоже ничем не обязаны?
Он шаркнул ногой в своей куртуазной[30] манере.
– Признаю, что многим вам обязан. И прошу судьбу только о возможности отблагодарить вас должным образом.
– Но неужели вы не понимаете, что, если лишите Видаля возможности спастись, вы предадите и меня вместе с ним? Вы можете не признавать своего долга по отношению к моему супругу, но не вправе отречься от того, чем обязаны мне. Я спасла вам жизнь. Неужели в благодарность за это вы уничтожите мою?
– Как вы можете считать меня способным на такое?
– Ах! – с облегчением вздохнула она, неправильно истолковав его слова. – Значит, вы вернете пропуск?
– До чего же вы неблагоразумны. Зачем нам возвра shy;щаться к этому вопросу?
Анжель была в состоянии только молча смотреть на него. Она ничего не понимала и к тому же видела за всем этим нечто еще более ужасное.
– Но разве вы не понимаете, что если не отдадите пропуск, то обречете меня на гибель?
– Почему? – поинтересовался он, вскинув брови и охватив ее неожиданно загоревшимся взглядом. – Почему я должен обрекать тебя на гибель? Почему вообще я должен оставлять тебя? Пропуск выдан полковнику Видалю и его жене, Анжель Видаль.
Она отшатнулась, ее взгляд застыл, и пальцы начали машинально теребить кружевной платок. Это была не shy;вероятная наглость! В революционном Париже, улицы которого были скользкими от крови аристократов, почти у самого подножия гильотины, он надеялся возобновить их отношения десятилетней давности. Он преследовал ее тогда, когда его слово являлось законом. И вот опять решил приобрести над нею власть, хотя сам стал гонимым и преследуемым.
Ободренный ее неправильно им понятым молчанием, он начал развивать свою идею:
– Ты не должна думать, Анжель, что я способен лишить тебя возможности избежать опасности, которую предоставляет этот пропуск. Я оставлю тебя здесь только в том случае, если ты сама пожелаешь этого. А с какой стати тебе этого желать? Ты же сказала, что остаться здесь означает для тебя гибель. Зачем же оставаться, если я с радостью могу составить тебе компанию?
Она продолжала молча смотреть на него, задаваясь вопросом, издевается ли он над ней или просто сошел с ума.
Поскольку она не отвечала, Сейрак, опьяненный соб shy;ственной самоуверенностью, истолковал это только как нерешительность. Он приблизился к ней и протянул руки, чтобы привлечь к себе. Анжель, хотя еще не совсем оправилась от потрясения, в страхе отпрянула.
– Нет! Нет! – простонала она.
Но Сейрак опять ничего не понял. Он счел ее реакцию последним усилием остаться верной чувству долга и воспротивиться сделанному им предложению. Он уже нисколько не сомневался в ее благосклонности. Если она была равнодушна к нему, зачем же тогда было умолять за него Видаля? На этот вопрос он мог дать только один ответ.
– Я люблю тебя, Анжель! – вскричал он. – Брось все это, уедем из Парижа, из Франции, подальше от ре shy;спубликанских собачьих отродий. Я открою для тебя все врата жизни, Анжель!
Она попятилась от него, пока не уткнулась спиной в стену. Лицо ее побелело от ужаса. Однако, хотя тело Анжель было парализовано страхом, ее ум, подстегнутый обстоятельствами, работал живо. Она поняла, что, как бы она ни умоляла его и ни взывала к человечности, все равно не сможет остановить этого глуповатого мерзавца. Если она продолжит свои попытки, он не остановится перед применением силы. А если он уйдет, прихватив пропуск Видаля, полковник лишится единственного шанса выбраться из Парижа.
И она решилась. Если уж она не может воспрепят shy;ствовать его уходу, то по крайней мере может задержать его, пустившись на хитрость – использовав его предло shy;жение о совместном бегстве. Любой ценой она должна тянуть время, пока не найдет возможности опрокинуть на него стол и вернуть листок бумаги, который сейчас означал для ее мужа спасение.
Тем временем, уловив ее мысли и настроение, Сейрак заколебался. Это было не трудно – Анжель не могла полностью скрыть своего отвращения к нему. Вероятно, какая-то доля чувств проявилась на ее лице. Однако самодовольство вновь ослепило его и привело к неверному заключению о причинах затянувшейся паузы.
– Бедное дитя, – пробормотал он, и в его голосе послышалась нежность. – Прости, если я напугал тебя. Учитывая, что я ждал десять лет, неужели мое нетерпение кажется неестественным?
