Отец и сын

она, чтобы прорваться в мир книг, в мир мыслящих людей. Духовность — это ведь не просто молитвы в ожидании божественного озарения, это способность и потребность постоянно мыслить, познавать взаимосвязи всего сущего, приобщаться к богатству мыслей, накопленных человечеством.

Маме это приобщение далось трудно. Многие годы упорных занятий бессонных ночей, вперемежку с постоянными семейными заботами, с беспокойством за тебя, за меня. Но к неохватному миру духовности она приобщилась. Хотел бы сказать тебе, что полнота общих интересов скрепляет соединившихся в семью людей крепче брачных свидетельств и гербовых печатей. В естественной для молодости эгоистичности, ты многое мог не разглядеть. Боюсь, не оценил ты в маме и редкое, до сих пор еще редкое человеческое качество — она умеет радоваться чужой радостью. И не просто радоваться. Самоотреченно делает все возможное, чтобы вспыхивала радость в глазах другого человека…

— Могу признаться, помолчав, заговорил снова старый человек, поначалу мама распахнуто, безраздельно отдала мне всю ласковость и заботу, что даны ей были от природы. Да, сначала мы познали всю полноту радости от близости друг к другу. Это было так. Лукавить не хочу…

— Вот видишь, пап! — восторжествовал молодой голос — Вот, видишь! И у тебя все начиналось с этого самого, с чувства…

— Ты прав, — согласился старый человек. — Начиналось с чувства. Но ты смалодушничал в своем торжестве. Ты как будто забыл, что было потом. Если бы не многие годы самоотверженных усилий ума, отданных мамой на свое духовное возвышение, не было бы у нас тех тридцати лет согласия, понимания, той интересно прожитой жизни, в которой участвовал и ты. Видишь ли, близость физическая ограничена минутным удовлетворением, при том она повторяема в природной своей неизменности. И потому таит немало коварств. Попробуй принудить себя съесть подряд два-три обеда, тебя отвратит от еды. Таково свойство всех физиологических необходимостей, заложенных в нас природой. Духовная жизнь тем и отлична, что она нескончаема, неповторяема, пополняется все большими и большими радостями от познаний, открытий, от постоянной обогащающей душу работы ума. Мы избежали нудной засасывающей обыденности.

— Пап! Ну, почему ты думаешь, что у нас будет как-то не так!? Она же не только красивая, она заботливая. Она думает обо всем наперед, знает, как мы будем жить!

— Да, говорила девушка твоя маме о вашем будущем. Видится оно ей примерно так: «мы будем жить в большом доме, на втором этаже, в квартире, по-современному обставленной. Внизу, под нами, будет ресторан, мы будем спускаться туда, завтракать и обедать. А по вечерам принимать гостей, болтать, танцевать, смотреть видики…».

— Ну, и что в том плохого, пап! Мы еще молоды, хочется красиво пожить. И потом, время сейчас другое!..

— Да, время сейчас другое, — скорбно вздохнул старый человек. — Но смысл жизни не изменился, сын…

На берегу наступила тишина. Последние слова старого человека, казалось, повисли в сгустившемся вечернем сумраке, все вокруг как бы застыло в ожидании: ни плеска в реке, ни шелеста ветра в прибрежных тальниках. Только на противоположной луговой стороне громко затрещала протяжным гребенчатым звуком коростель.

На откосе, где сидел отец с сыном, послышался шум осыпающегося песка: кто-то там встал. Молодой голос повинно и неуступчиво произнес:

— Пап, ну, я пойду. Она ждет…

Старый человек не ответил. Слышно было, как удаляются от реки шаги. Лишь коростель на луговой стороне трещала и трещала, не ведая человеческих печалей…