независимости.
— Почему вы расстались? — спросила она.
— Ну, решение приняла она. Она уже много раз начинала разговор о разводе, но, пока мы с тобой встречались, мне удавалось удерживать ее. А после нашего с тобой разрыва брак потерял для меня смысл.
— Супружеские измены укрепляют семью, — с некоторой долей жестокости заметила на это Тереса.
Хулио не знал, что ответить. Присутствие Тересы уже не порождало той субстанции, которая прежде питала его красноречие. Кроме того, в поведении Тересы угадывался скрытый упрек, и Хулио завладели чувство вины (за то, что допустил разрыв между ними, и, возможно, даже за то, что стал причиной возникновения той трещины, которая и привела к разрыву) и тоска по невозвратным вечерам, составлявшим его счастье в течение многих недель. Прощание вышло натянутым, они даже не поцеловались. Хулио попытался придать сцене долю драматизма:
— Мне хотелось бы унести что-нибудь на память о тебе?
Тереса иронично улыбнулась и достала из сумки книгу:
— Возьми. Это роман. Мне осталось дочитать одну главу, но, думаю, что мне уже неинтересно.
Хулио вернулся домой, поставил книгу на полку и сел ждать, когда закончится жизнь.
Через несколько месяцев ему позвонили. Какая-то женщина назвалась подругой Тересы. Она назначила Хулио встречу в одном из баров в центре и там сообщила: “Тереса умерла”.
— Как умерла?! — в смятении воскликнул он.
Женщина рассказала, что в последние месяцы Тересу часто видели с одним мужчиной, с которым они вместе пили.
— На прошлой неделе они возвращались из какого-то отеля за городом и не справились с управлением на повороте. Муж Тересы попросил близких друзей никому не сообщать о похоронах. О твоем существовании я знаю от Тересы. Она много о тебе рассказывала. Я подумала, что ты должен знать.
— Спасибо. А как он?
— Кто?
— Тот, кто был с ней в машине.
— В больнице. Весь переломанный, но, похоже, выберется.
— У тебя есть его телефон или адрес?
— Кажется, есть. Подожди.
Она порылась в сумке и вынула записную книжку. Написала на листке бумаги адрес и отдала Хулио, который уже не знал, что ему делать с этим адресом и зачем он его попросил. Спрятав листок на всякий случай, он задал последний вопрос:
— Кто был за рулем?
— Он.
Выходя из бара, Хулио чувствовал такую усталость, какая бывает после многочасового физического труда.
Было холодно и слякотно. Он шел к оставленной на парковке машине с ощущением, что переживает самый тяжелый момент в жизни. Он вспомнил в хронологическом порядке все потери, понесенные им за сорок лет, и почувствовал себя слабым и несчастным. Мучительно хотелось плакать, но он сдержался.
Три
Когда зазвонил будильник, Лаура резко села в постели, быстро опустила рычажок, заставив будильник замолчать, и некоторое время смотрела на мужа, который, перекатившись на середину кровати, крепко спал в своей помятой голубой пижаме.
С трудом разлепив веки, она встала с кровати, добрела до ванной и долго стояла там перед зеркалом — смотрела, какое у нее лицо в этот ранний час. Она пыталась посмотреть на себя чужими глазами: ей хотелось понять, осталось ли что-нибудь от ее привлекательности после восьми часов сна рядом с Карлосом. К счастью, зеркало не отражает ни запаха изо рта, ни нервного спазма в желудке, ни ощущения липкой от высохшего пота кожи — ночью ей всегда было жарко, она винила в этом своего начинающего полнеть мужа. Она почистила зубы, слегка поправила волосы и еще раз оценивающе посмотрела на себя, на этот раз — на плечи, на прямоугольный вырез ночной рубашки и маленькие холмики грудей под струящейся белой тканью. Осмотр ее в целом удовлетворил.
Потом она включила кофеварку и разбудила мужа.
— А что, будильник уже звонил? — спросил он спросонок.
— Да, — ответила она. — Ты его никогда не слышишь.
Часы показывали половину восьмого. Одна она останется дома не раньше, чем в девять, а до того времени нужно еще разбудить и одеть дочку, а потом проводить ее вниз и посадить в школьный автобус.
На кухню пришел Карлос. Глаза у него были сонные, казалось, он еще не совсем проснулся. Карлос подошел к столу — точно к тому месту, где жена каждое утро ставила для него кофе.
— Как спать хочется! — пожаловался он и, не услышав ничего в ответ, спросил, выждав некоторое время:
— У тебя все хорошо, Лаура?
— Все нормально. А что?
— Просто ты в последнее время какая-то напряженная. К тебе не подступиться.
— Устала немного, — попыталась закрыть тему Лаура.
— Ты полагаешь, у тебя есть причины для того, чтобы чувствовать себя усталой? — тон был ровный, спокойный, в нем не слышалось участия.
— Карлос, прошу тебя, не разговаривай со мной так. Я тебе не пациентка.
— Ты в этом уверена? — На этот раз в его голосе слышался явный сарказм.
Лаура посмотрела на часы:
— Пойду разбужу Инес.
Пока она занималась дочкой, зазвонил телефон. Карлос снял трубку, обменялся с кем-то несколькими фразами, потом выглянул в коридор и крикнул:
— Звонила домработница. Она сегодня не придет, у нее сын заболел.
— Спасибо, — ответила Лаура из комнаты дочери.
Минуты между тем шли, и стрелки часов показывали уже без четверти девять.
Карлос, одетый, вошел в кухню, приласкал дочку, которая в это время завтракала, и попрощался с Лаурой. Он попытался приласкать и ее, словно хотел утешить, но жена не ответила на ласку. Еще через десять минут мать и дочь спустились вниз. Вскоре подъехал школьный автобус и увез девочку.
Лаура вернулась домой. Сварила кофе, взяла сигареты и устроилась на своем любимом месте — в гостиной у большого окна. Напряжение, которое нарастало в ней с того самого момента, как она проснулась от звонка будильника, стало постепенно ослабевать. После третьего глотка кофе она почувствовала себя почти счастливой. Она достала сигарету, закурила. Какое наслаждение быть одной! Это почти то же самое, что быть с Хулио.
И вскоре она уже беседовала с ним. Она представила, что в дверь позвонили, и, когда она открыла, на пороге стоял Хулио. Он шепотом спросил, есть ли дома кто-нибудь еще, а она ответила, что нет, что она одна. А он сказал, что не смог дождаться пятницы и ему удалось каким-то образом узнать ее адрес. А она пригласила его войти, и они вместе позавтракали, а потом пили кофе и курили. А потом она стала рассказывать ему о той тайной жизни, что зародилась в ней после их первой встречи. Медленно, подбирая самые точные слова, она рассказывала, как питала и растила в себе эту тайную жизнь, пока месяц за месяцем ползли, добираясь каждый до своей высшей точки, и потом обрушивались, погребая под собой надежды и неудачи, тревоги и победы повседневного бытия. И о том, как она постепенно училась жить двойной — одна из них тайная — жизнью на глазах у других людей, наделенных, как ей казалось, каким-то
