выскочил из кабины, обошел искалеченную машину.
- Жаль, - сказал я скорее сам себе, чем стоявшему рядом комиссару. Думал на нем еще повоюю. Не дожил...
У каждого человека есть в душе особенно святые для него воспоминания. Это даже не воспоминания, ибо воспоминания связаны с прошлым. А как назовешь лучшее в твоей судьбе? Лучшее совсем не потому, что жилось тебе легко и радостно. Так уж скроена жизнь, что безоблачные дни сглаживаются в памяти. Остается накрепко лишь опаленное теми испытаниями, когда ты почувствовал, чего ты стоишь, когда заглянул в глаза смерти и не свернул с курса, померялся с ней силами и победил.
Когда ты ближе всего оказываешься сопричастен с великой общей народной судьбой. А это всегда окрыляет человека и дает ему те силы, которые в обычных обстоятельствах он, быть может, и не нашел бы в себе, а здесь, словно собрав волю и мужество многих и многих, открывает в себе неведомые ему ранее тайники, становится неизмеримо выше себя обыденного, словно сам себя измерил другой меркой.
Из таких мгновений и дней складывается лучшее в человеке. И это лучшее не уходит со временем: оно откристаллизовывается в характере, меняя и возвышая его:
человек, взявший большой перевал, не растеряется на малом и, если даже силы у него поубавит возраст, он постарается не показать этого, остаться верным той, давным-давно взятой высоте.
Не только для меня - для сотен и сотен людей, с которыми мы тогда шли рядом, таким святым и сокровенным навсегда остался Севастополь.
Страшен в своих ранах, боли и ненависти был он тогда - наша легенда, наше сердце, любовь наша - Севастополь.
Мы покидали его!
Да, теперь можно об этом сказать: нас душила ярость. Слова утешения о том, что мы выполнили свой долг, что Севастополь перемалывал лучшие фашистские дивизии, что он выполнил свою задачу, признаюсь, плохо доходили до нас
Мы видели корчащуюся в огне Графскую пристань, развалины его когда-то словно сотканных из легенд и героики проспектов, иссеченную осколками бронзу памятников, развороченные, вздыбленные, несдавшиеся бастионы.
Он был весь - как свое, задыхающееся от боли сердце.
Я не мог спокойно слушать переворачивающую душу песню, где рассказывается о том, как 'последний матрос Севастополь покинул...'. Мне мерещились могилы друзей на Херсонесе и люди в окровавленных тельняшках, поднимающиеся в последнюю, легендарную свою атаку.
Прощайте, дорогие друзья!
Мы вернемся! Мы обязательно вернемся.
Мы не отступаем - нет! Мы сочли бы за величайшее счастье лечь рядом с вами. Лечь, уничтожив, еще сотню - другую из коричневой мрази, ползущей сейчас по дорогам Крыма.
Но приказ есть приказ...
Все не имеют права умирать.
Ведь на плечах всех нас - Россия.
Прощай, Севастополь!
Ты честно дрался до конца, как и подобает солдату.
И душа твоя, знамя твое не повержены. Знамя это реет над полками, готовящимися к новым боям.
А раны твои, боль твоя будут отомщены.
Мы уходим, чтобы вернуться.
Мало кто из нас, оставшихся тогда в живых представлял, какой еще длинный грозовой путь впереди, сколько опаленных закатов и зорь отполыхают над землей, прежде чем в дыму пожарищ забрезжит утро победы.
