транспарантом, лаконично констатировавшим: 'Продовольственная программа - дело всенародное'. Вдоль забора шла бойкая торговля цветами, семечками, яблоками и щенками. Сумко-рюкзачно-авосько- портфельная толпа занесла Корина в ворота, потащила вдоль торговых рядов с навесами, забросила в монументальный павильон, похожий по виду на Дворец спорта, а по запаху на овощную базу, где Корину частенько доводилось работать, проволокла мимо мясного, молочного, овощного и фруктового прилавков и выбросила через противоположные двери к оазису квашеной капусты и соленых огурцов. Витал над рынком сизый дым, удушливо пахло шашлыками.
Вынес Корин все шквалы рыночного моря, на ребрах своих,
на спине и отдавленных ногах убедился, что рынок - дело всенародное и
выгреб-таки к остановке, победно влача в авоське три кило крупных
отполированных яблок и увесистую дыню. Потом ему повезло - он
втиснулся в троллейбус и поехал в первую городскую больницу, где, по сведениям сослуживицы Тани Коптеловой, лежал ни в чем неповинный начальник отдела, павший жертвой внезапного коринского желания.
Больница размещалась на территории крепости, с которой когда-то, при Елизавете, начинался город. Крепость разрушили в годы первых сталинских пятилеток, усмотрев в ней символ деспотического царского режима, и остались от нее только оплывшие с годами земляные валы, поросшие разным кустарником, да две пушки старинного образца, водруженные без лафетов на бетонные постаменты у больничных ворот.
Возле белых одноэтажных корпусов стояли скамейки и беседки; прогуливались, жевали всякую домашнюю снедь, играли в шахматы и домино больные в синих пижамах и неуклюжих шлепанцах.
Колыба сидел на скамейке в тени акаций и читал газету. На нем была легкомысленная белая футболка с красной надписью 'Спорт-88', спортивные брюки с белыми лампасами и стандартные шлепанцы. Корин в нерешительности остановился метрах в пяти от скамейки.
- Ну что стоишь, Сергей Алексеевич? - сказал Колыба, не отрываясь от газеты. - Садись, посиди.
Корин опустился на скамейку, водрузил авоську на колени. Начальник покосился на авоську.
-Витамины принес? Спасибо. Отчет-то переделали?
Корин кивнул, помялся немного.
- Владимир Васильевич, извините, ей-богу! Сгоряча ведь вам пожелал.
Начальник принялся обмахиваться газетой.
- Бросьте, Сережа. Это мне, старому дураку, волноваться не стоило, столько уже волнений было в жизни. Да видно, привык.
- Нет, честное слово, сгоряча!
- Ладно. - Колыба похлопал его по колену. - Ты-то здесь при чем?
Если бы все наши желания действительно исполнялись... Давай свои витамины. Ничего там у меня страшного нет, сказали вот сегодня. Выпишусь и на курорт. Давай, давай, что там у тебя: яблоки?
Давай свои яблоки и топай-ка на пляж, сейчас хорошо на пляже. На работу выйду, еще надоем.
Колыба, приговаривая, вертел из газеты кулек, складывал туда яблоки. Дыню он взял под мышку, поднялся.
- Спасибо, Сережа. Пойду, отнесу твои гостинцы, да и на процедуры пора. Вы уж там без меня не скучайте.
Он подмигнул Корину, усмехнулся и пошаркал к больничному корпусу.
- Выздоравливайте, - сказал Корин ему вслед.
- Обязательно, - обернувшись, ответил Колыба. - На пляж, Сережа, на пляж, к молодухам. Пока силы есть.
Пушечный ствол был гладким и обжигал ладонь. Корин погладил его, посмотрел по сторонам и показал небу кукиш.
Чадили сизым дымом автобусы, на перилах балконов висели
разноцветные ковры и паласы. Корин шагал по серому тротуару и думал о том, что все равно победа будет за нами, черные силы, которые злобно гнетут, будут разбиты в пух и прах, и человечеству не век жить в колыбели, и невозможное станет возможным, и нам подвластны будут иные миры, и человек - это звучит гордо. И прочее. Думать так было спокойно и привычно.
Лязгал, кряхтел, дребезжал, шуршал, пылил, суетился, потел под солнцем июля невзрачный город, а по другую сторону неба зевала от скуки пустота, смирившись с бунтаркой Кассиопеей, упорно взмахивающей звездными крыльями раз в миллиард лет.
А в очереди у приемного пункта стеклотары он вдруг заметил вроде
бы ту самую женщину. Женщина держала в руках две авоськи с молочной и лимонадной тарой и смотрела на него. И, кажется, кивала с улыбкой. Или с сожалением?..
Словно бы дрогнуло что-то в его душе, дрогнуло - да и застыло, привычно успокоилось, почило в бозе или притворилось почившим.
- Ничего, ничего, - пробормотал Корин. - Желание загадано.
И, не оборачиваясь, пошел по жаркому городу. Солнце, как водится, смеялось.
Кировоград, 1988.
