нарушит перемирие. Завтра утром, на нашей территории не должно быть ни одного неверного.
— Передай ему, что я согласен. Утром я уйду.
Парень кланяется, стреляет глазами по сторонам, солдаты выталкивают его за бруствер.
Вечером у меня в щели собрались все офицеры. Замполит приволок две бутылки водки и торжественно выставил их на камень.
— Откуда достал?
— Да еще там у туннеля, достал у интендантов. Эти, гады, везли машину водки и тут же торговали…
— Разливай.
Мы наливаем водку по кружкам, я передаю одну Гале.
— Будешь?
— Буду.
— За конец войне.
Все выпивают, Ковалева морщится, но тянет кружку до дна. Мы спешно заедаем водку хлебом с селедкой.
— Я все же духам не верю, — вдруг говорит Костров, — навалятся на нас ночью и все.
— Что будет, то будет. Последняя ночь в Афгане. Слышите, за нами гул. Это идут колонны, последний шум войны.
— Так мы и уходим, никого не победив? — вдруг спрашивает Галя. — Зачем же тогда все эти жертвы?
— Мы выполняли интернациональный долг, — это говорит капитан, которого прикрепили ко мне.
— Был бы ты на 37 посту, никогда бы не ляпнул таких вещей, — парирует ему Костров. — Считай, что это вторая, после войны 1905 года с Японией, самая позорная война в истории России.
— Ну уж ты и скажешь…
— Он прав, — это уже Хворостов, он кивает на замполита. — В войне, в которой неизвестно за что воюешь, от которой уже все устали, нет выигрыша. Докторша спрашивала зачем такие жертвы, так я скажу, непонятно зачем. Американцы ради своих амбиций, сунулись во Вьетнам и получили по морде, мы повторили тот же путь.
Все замолчали. Вдали гудела колонна машин.
— А вот что будет со мной? — это вдруг спросил лейтенант Петров. — Попал в плен, теперь не карьеры, не армии мне не видать.
— Я в наградные на тебя представлю, может все и образуется, — говорю ему я.
— Ты не знаешь нашу тыловую сволоту. Это в других странах, бывший пленный — человек, а у нас нет…
— Не скули раньше времени, — вдруг сказал замполит. — Еще до дома доехать надо.
Опять наступила тишина.
— Ладно ребята, — это уже говорю я, — давайте не расслабляться. Если еще выдержите по одной, давайте допьем и по своим местам. Хоть она и последняя ночь, но самая тревожная.
Никто выпить не отказывается. Молча допивают водку и уходят по своим местам. Рядом со мной осталась докторша, она сидит на одеяле, закутавшись в теплую куртку, и прижалась к стенке окопа.
— Галя, куда поедешь после войны?
— К дочке, в Тамбов, она там у родителей.
— А муж где?
— Муж объелся груш. Нет мужа.
Она замолчала и я понял, что она не хочет больше распространяться на эту тему.
— Как же ты оказалась в армии?
— Призвали. Как врача призвали, два года тому назад.
— Но ты могла бы и не согласиться.
— Могла бы, да муторно чего то на душе было, вот и согласилась.
На шоссе по-прежнему шумели колонны машин.
— Давай я тебе голову перебинтую, — вдруг сказала Галя. — Если приедешь на родину, может это будет последняя повязка войны, сделанная на Афганской земле.
Мы выдержали до утра. Гул машин на дороге исчез и я приказал готовиться в поход. Вместе с нами просыпаются духи. Мы выезжаем на шоссе, там пусто. Теперь колонна движется к туннелю. За нами на расстоянии, примерно на метров 400, двигаются БТРы душманов.
На нашем бронетранспортере все та же команда: Джафаров с перевязанной рукой; Коцюбинский, как то повзрослевший, со щекой, заляпанной корками высохшей крови; Королева с ободранными коленями, ее брюки явно нуждались в ремонте; лейтенант Петров, много претерпевший в плену, и теперь, с тревогой смотрящий вперед. Я тоже выгляжу не лучше и представляю какой я грязный и усталый.
У туннеля уже установили шлагбаум, два бронетранспортера охраняют вход в черный провал в скале. К нам выходит майор и пристально смотря на нас, кричит.
— Кто старший?
— Я. Старший лейтенант Бекетов, командир 37 поста. Со мной полу батальон, по приказу полковника Мокрецова прикрывал от духов южное шоссе.
— Какой там 37 пост? Почему мне ничего о вас не известно…?
— Не знаю, товарищ майор.
— Постойте здесь, я сейчас позвоню в штаб.
Он уходит и Джафаров взрывается.
— Может нас еще и домой не пустят? По моему, с этим бегством, у наших высших командиров с головкой стало совсем плохо, ходики совсем медленно стучат.
— Разговорчики, — пытаюсь остановить его я.
Возвращается майор.
— Вы ничего запретного не везете, наркотики, контрабанду, валюту?
— Нет. Этого у нас нет.
— Под вашу личную ответственность, старший лейтенант. Проезжайте.
Но тут сзади разгорелась пальба. Все сразу же насторожились и не спрашивая разрешения, вылетели с машин. Я схватился за ларингофоны.
— Шестой, что у вас?
— Первый, духи стреляют в воздух и визжат от радости, — раздался голос Хворостова. — Это они так выражают свое хорошее настроение по поводу ухода последней советской машины с их территории.
— Отбой, — кричу я. — Всем по машинам.
— Что там, старший лейтенант? — испугано спрашивает майор.
— Душманы палят в воздух, приветствуя освобождение своей родины. Вперед!
БТР качнуло и потянуло в сторону туннеля.
На нашей стороне обычная жизнь. Стоит пустая трибуна на небольшой площадке. Нас встречают не хлебом с солью, а прислали молодого лейтенанта, для того, чтобы провел колонну к сортировочному лагерю. После нудного оформления привезенного имущества, сверки личных документов, наш отряд стал распадаться. Здесь, от нас уходил Петров, для выяснения обстоятельств плена, его посылали в Ставрополь. На прощание он долго жал мне руку.
— До свидания, старлей. Я тебе очень признателен, что ты мне поверил. С тобой я бы с радостью прослужил до конца службы… Ты… настоящий мужик.
Уходил Джафаров, пришел срок его демобилизации.
— Старлей, я буду помнить все. Если обидят или нужна помощь, напиши мне. Вот адрес.
— Напишу. Обязательно напишу.
Уезжала Королева, ее тоже демобилизовали.
— Игорь. Если вздумаешь приехать ко мне в Тамбов, приезжай. Я тебя приму как родного.
— До свидания, Галя. Я обязательно к тебе приеду.
