банке, что у тебя булькает?
Д е д. А.... То я клей особый варю. Все клеит и держит намертво.
Д а р ь я. Зачем он тебе? Меня, поди, к себе приклеить хочешь?
Д е д./ Несколько смущенно/. Сдалась ты мне... Гроб свой хочу этим клеем промазать, чтоб ни вода, ни червь внутрь не попали.
Д а р ь я. Значица, дольше всех в земле пролежать хочешь? Понятно. Ой, ну и хитрющий ты, дед Б а ш к у р. Всех обхитрить хочешь. Только ты уж ране моего не помирай, а то мне непременно захотелось такой же гроб заиметь, чтоб никто ко мне во внутрь не попал. Примешь заказ?
Д е д. Рехнулась ты, Дарья, во истину рехнулась! Кто же под живого человека гроб ладит?
Д а р ь я. Так и ты вроде пока не покойник, а очень дажесь живехонек.
Д е д. Я другое дело. Акромя меня никто домовину на мой вкус не изладит. Я и самогон гоню такой, что иной без привычки выпьет и окочурится тут же, а мне все ничего.
Д а р ь я. Да и мне тожесь. Налей на пробу.
Д е д. Одна пробовала, так семерых родила.
Д а р ь я./Принимает стопку/. Эх! Пошла бы с горя в монастырь, где много холостых, да ворота крепки, не пущают за грехи. Ну, и вонюча она у тебя. /Нюхает, кривится/. Спробую-ка сперва на Шурке. /Разжимает ей клюв и выливает туда половину стопки/.
.Д е д. /Бросается к ней, пытается остановить/. Точно рехнулась! Мое добро на гусыню переводить!
Д а р ь я. Ну, и скупердяй ты, Б а ш к у р. Самогонки и то жалко./Выпивает/. Всяк выпьет, да не всяк головой тряхнет.
Д е д. /Подает ей огромный рыбий хвост/. На, закуси хоть, другого у меня в доме все одно ничего нет.
Д а р ь я. /Берет хвост, удивленно разглядывает его/. Это Откуль у тебя такой хвостище взялся? Акулий что ли?
Д е д. Где бы я тебе акулу споймал. Федька мой давеча из города, когда приезжал, то в прудок наш то ли динамит, то ли гранату жахнул - она, и всплыла... Зеленая...
Д а р ь я. /Всплеснула руками/. Матушки святы! Неужто русалка? Сроду соленой русалки не видывала. /Осторожно отщипывает кусочек, кладет в рот/. А, однако, ничего... вкусно дажесь. Ой, а грех, однако, русалку-то исть....Помнишь, я еще совсем молодухой была, парни из соседней деревни неводом русалку вытащили, в бочку перед домом посадили, а мне ее жалко стало и снесла ее обратно в речку.
Д е д./Наливает себе, выпивает/. И чего было? Чего-то не припомню.
Д а р ь я. Как чего? Болела потом долго, а там укрупнение началось и совсем все наперекосяк пошло, поехало. Ой, плесни еще что ли, а то и не разобрала чего пила.
Д е д. Теперь вспомнил, держи, /наливает/, мне не жалко. Мужик горевал, покуда брагу сливал, а как слил, то всем стал мил. /Ставит рюмку на стол и в это время Шурка начинает подпрыгивать в корзине, гоготать, бить крыльями/. О, счас песни запоет!
Д а р ь я. Чего это с ней? Не пойму. /Сует руку под гусыню и вытаскивает оттуда одно за другим три яйца/. Вот те на! Три яйца кряду! Ай да Шурка! Ай да стахановка! Ну, дед Башкур, колдун ты да и только! Дарю тебе. /Протягивает ему яйцо/. На память.
Д е д. /Смущенно/. Да зачем оно мне... Гусят, что ли из него высиживать стану?
Д а р ь я. Может и гусенка выведешь, а может на иное, какое дело сгодится.... /Ищет рюмку, что дед поставил на стол, но не находит/. Что за напасть? Куды рюмку мою дел? Пожалел, да?
Д е д. Стал бы я ее от тебя прятать, когда сам же и налил, поставил./Вертит головой по сторонам/. Э-э- э... да то видать мой варнак, домовенок и спер. Быстро он к выпивке пристрастился, пора бы мне за него всурьез взяться, уму-разуму поучить.
Д а р ь я. /Непонимающе/. О ком ты?
Д е д. Да старый мой хозяюшка, домовой, он еще при деде моем тут жил, а на прошлую видать совсем худой стал, кашлял все за печкою, спать по ночам не давал...
Д а р ь я. С твоего самосада не только закашляешь, а и разум потерять совсем можно. Как только сам терпишь.
Д е д. Во! А ты меня к себе в дом на житье зовешь. Одно слово, сгинул старый домовой, а неделю, две ли назад новый, молоденький совсем заявился.
Д а р ь я. А ты почем знаешь, что молоденький? Ты его видел что ль?
Д е д. Как ты его увидишь, то не каждому дано. По повадкам его понял, что сопливый еще: то молоток сопрет у меня, то лавку из-под меня отодвинет, балует, одно слово.
Д а р ь я. И как ты его воспитывать-то станешь? Ремнем что ли?
Д е д. Не твоего бабьего ума дело. То секрет, только умею я с ихним братом управляться, приструню, раз другой и как шелковый станет.
Д а р ь я. Ладно, пойду я, а то засиделась тут у тебя, а дома дел полно.
/Пытается встать, но это ей не удается/.
Д е д. Куды тебе спешить? Семеро по лавкам не скачут, посиди, соседушка, малая беседушка. Я тебе еще стопарик налью.
Д а р ь я. /Обеспокоено/. Ой, что это? Встать никак не могу, словно меня кто к лавке прилепил намертво. Ой, матушки святы! Ой, помогите, спасите люди добрые!
Д е д. /Кидается к печке, где у него варился в банке клей, но не находит банки, всплескивает руками/. Ой, пакостник! Чего учудил! Да он под тебя, Дарья, всю банку с клеем и вылил./Поднимает с пола пустую банку из-под клея/. Теперь тебя от лавки никак не отскрести, разве что платье снимать, коль оно к тебе самой не прилипло.
Д а р ь я. Ишь чего захотел, дурень старый! Думай чего говоришь, чтоб я перед тобой на старости лет, да заголяться стала. Не бывать этому!
Д е д. Тогда так с лавкой и ходи. Клей мой ничем не растворить, вечно держать будет. А может еще не засох клей-то, можно кипятком попробовать отмочить. /Берет с печки чайник и направляется к Дарье, но та округляет глаза, заслоняется корзиной с гусыней, сует ее в сторону деда/.
Д а р ь я. Не дамся! Не подходи! Помогите!!!
Картина 2.
/Открывается входная дверь и входит милиционер Ахмед при полной форме и с полевой сумкой в руках/.
А х м е д. Кто кричал?
Д а р ь я. /Испуганно/. Ну, я кричала. А чего, и поорать нельзя что ли?
А х м е д. /Достает из сумки бланк протокола и ручку, собирается сесть на лавку/. Будем протокол составлять..
Дед и Д а р ь я. /В голос/. Не садись, Ахметушка на лавку!
А х м е д./ Равнодушно пожимает плечами, берет табуретку, садится на нее, снимает фуражку, кладет на стол/. Опять нарушаем, значит, ох и надоели вы мне оба...
Дед и Д а р ь я. /Вместе/. Чего нарушаем? Мы меж собой беседу ведем, никого не трогаем.
А х м е д./ Указывает на самогонный аппарат/. А это что? Опять за старое взялся? Знаешь сколько за самогоноварение положено?
Д е д. /Обречено машет рукой/. Сколь не положено, все мое. Пиши, Емеля, твоя неделя.
А х м е д. Эх, жалко не тридцать седьмой год, а то бы вкатал вам обоим по полной катушке, и деревню вашу за час с землей сравняли, чтоб и духу вашего тут не было.
Д е д. А чего ты на нас такой злой? Чего худого мы тебе сотворили-сделали?
А х м е д. Побыл бы на моем месте, походил бы пешком весь день по вашей глуши, не так бы запел. Добрые люди давно собираются на вашем бугре дачи, да коттеджи выстроить, а вы все никак убраться не можете, место освободить. Какая нечистая вас только и держит.
Д е д. Вон оно что, значит.... Получается, мы добрым людям мешаем, коль на своей земле живем, а им не даем скворешен тут понастроить. Теперича мне понятно чего ты до нас каждый раз цепляешься, липнешь как смола.
Д а р ь я. /Осторожно вместе с лавкой начинает продвигаться к выходу, но Ахмед заметил и сердито
