- Здравствуйте, - холодный зверек дверной ручки выскальзывает из ладони и над головой нависает кисло-молочное лицо обладателя права подписи.
- А, Нина Алексеевна. Пришли?
- Пришла.
- Ну, подождите.
- Все прочел, все посмотрел, - бросает уже за спину, на ходу, этот куль целинного центнера, на улице вокруг него всегда вьются птицы, здесь же в конторе никто даже полакомиться не сумеет, если напора зерновой массы внезапно не выдержат швы.
- Ниночка, здравствуйте.
- Здравствуйте, Ольга Петровна.
- А Чулков к Митяеву убежал.
Поняла, догадалась, тропинок тут мало и все давно известны.
Ладно, посидим еще немного среди бесконечных крестиков-ноликов ведомостей и квадратиков морского боя счетов-фактур. Рваните-ка 'Яблочко' баяны гроссбухов, в круг просятся каблучки печатей и штампов.
- Ниночка, скажите, а это правда, что вас Андрей Васнецов увозит в Новокузнецк?
Меня? Электротехник-жупардыса-жупардас?
- Вы шутите, Ольга Петровна, я в сентябре замуж выхожу за Михаила Боярского.
- Нина, Нина, какая вы еще несерьезная девушка.
Ох, ох, совсем плохой Емеля, вокруг столько передовиков, отличниц соцсоревнования, а он на проезжую циркачку глаз положил. Не иначе, многотиражку боевую украсил заметкой о выдающихся успехах в быту и личной жизни. Теперь понятно на что третий день уже загадочно намекает тусклая как ржавый колющий предмет, тетенька-комендант дома приезжих.
- Парит, будет гроза, - миролюбиво сообщает Ольга Петровна, нет ни бронепоезда, ни моторной дрезины на ее запасном пути.
- Да, очень душно.
От начальства Чулков возвращается, привычно потяжелевшим килограмма на три, четыре, словно из болота - весь в лягушках мешочков, валиков, складок.
- Нина Алексеевна, заходите,- наконец кричит он из своего кабинета.
- Извините, что заставил ждать.
Вся ее отчетная писанина, наскоро сшитые листы внеклассного гербария антемис, миозотис сибериниус, амортизация, баланс - как стопка почетных грамот в самом центре стола. На титульном листе замерла пружинка знакомой подписи. Ну и отлично.
- Я, собственно, одно хотел сказать, если надумаете к нам распределиться, то вот телефон, звоните, письмо сделаем.
Ладонь, лопатой протянутая для рукопожатия, мокрая и холодная. Котят они что ли сорок минут душили с Митяевым?
Гроздья зеленых самолетиков пригибают к земле проволочные ветви старых кленов. Никому не нужный урожай. Стрекозье вино, кузнечиковый шартрез. Насосы глотают угольную пульпу, котлы закусывают большими брикетами черного золота, ну, а ты, братец чижик, где твоя рюмочка, хрустальный наперсток с изумрудной искрой?
Маленькая, белая тучка бочком, незаметно пытается переползти с востока на запад. Фабричная труба, упершись в небо строгим указательным пальцем, велит немедленно вернуться на место за бурый отвал к мутным отстойникам.
- Свиридова, вы если хотите задержаться, то заплатите, а с нелегалами у меня разговор короткий - через милицию.
Место встречи у двух тополей, стерегущих арки яблоневой аллеи. Комендантша, сухая, как скрипучая, старая ветка, разводящая вечно шепчущегося за ее спиной караула.
- Не волнуйтесь, милиция не понадобится.
- Все вы так говорите.
Легкомысленный солнечный зайчик убежал кувыркаться в лугах и огородах, комнату заполнили ленивые тюлени синих вечерних теней. На школьном дворе размеренный мордобой волейбола. Оплеухи смачны и выразительны, словно на балу в дворянском собрании. Что же ты, дурачок, круглый, резиновый, к даме так грубо лез?
Атлет-электромонтер Учкудук, город Адис Абеба, возвращается уже в сумерках. Голый по пояс, багровый и мокрый, на груди цветет бархатная роза олимпийской пыли. Ну?
Тишина. Чем он дышит, замерев, там за дверью? Какие звуки застряли в его носоглотке? Ни? На? Но? Не?
Жалкие щелчки и хрусты позорного отступления завершает, как водится, оглушительный туш. Фальшивая бравада ядреных, словно целые ноты капель, расшибающихся о кафель. Чистый - это хорошо.
Нина выходит в коридор. Дверь душевой не закрыта. Гусеница мыльной пены неспешно тащится от ключицы к паху. Глаз обалдевшего идиота нарисован циркулем, три концентрические окружности.
До чего же хорош брусничный сироп предчувствия, дробный пульс предвкушения абсолютной и совершенной банальности результата. Васнецов стонет, кусается и норовит переломать кости, а, насытившись, по-щенячьи урчит.
- Нина, ко мне, я, Нина...
- Завтра, Андрей, все это завтра.
От зверского грозового перенапряжения во время удара обнажаются замысловатые вены небес. Окно, конечно, следовало бы закрыть, но мелкую росу капель так приятно слизывать с губ. Когда буйство внезапного освобождения сменяется простой и скучной необходимостью вылить на землю всю эту тяготящую ночь воду, к крыльцу подплывает автомобиль с круглыми фарами-шарами донной рыбы.
Смотри, час тридцать, точно минута в минуту. Вот и все.
Ну, что, в коридоре у двери спящего счастливчика поставить сумку на пол и рявкнуть на всю пещеру дома приезжих - Андрюша, пока, я пошла? Страшно? Не бойся, ты честно заработал свой последний денек раздувания щек, только не проспи.
Капелла дождя с энтузиазмом принимает зонт в свою компанию. На заднем сидении 'волги' очкастый сынок Чулкова сопит, обнявши детский, смешной рюкзачок. Затылок тщательно завитой мамы поблескивает медью лака. Семья улетает в Сочи.
От аэропорта до центра Южносибирска тридцать минут автобусной тряски. Через четыре часа Нина будет дома.
СТЕПЬ
- Ванечка, это вы?
Вот так, женившись, он стал тем, кем и не был-то никогда. Мальчиком с голым пузом. Мать, независимо от возраста и антропометрических показателей, неизменно звала Иваном.
- Леночку пригласите.
- Лена в Клинцовке.
В линии короткое замыкание, антарктическая белизна вольтовой дуги, шелест и хруст мгновенного образования облака отрицательно заряженных, колючих снежинок.
- Она что, ночует там одна?
- Почему одна? С Катей... c Катей... переживает за урожай.
Шестой день. Единственное живое существо в доме - лимонная нечисть, прокисшая целлюлоза газеты 'Известия'. И та прикидывается неодушевленной, бесчувственной стахановкой. Ржавой сенокосилкой и сноповязалкой шныряет по комнате от одного открытого окна к другому. Выход нулевой - засуха.
Ага, даже кошка, осуждая Ивана, отбыла аэронавтом в плетенной корзинке, вместо шара - маленький кулачок дочки.
Телефон! Все, рассыпайте сколько хотите и медь, и серебро. Хватит благородства, не беру больше трубку, собирайте сами ваши копейки.
Иван садится на корточки перед велосипедом, насос - старый зловредный пенсионер без платка, всегда разгорячен и упрям, зато резина - девица 600 на 27 модель В 150 покладиста и отзывчива.
Не приподнятый воздухом, на толстом алюминии ободов - 'старт-шоссе' тяжел, как средневековые грезы Леонардо да Винчи. Мертвое приспособление эпохи луддитов и лионских ткачей для царапанья барского пола и мебели. В пневматике хода - весь смысл конструкции, мистика исчезновения веса, логика сопряжения друг другу изначально враждебных окружностей и многоугольников.
