-- Значит, у меня еще может оставаться надежда? -- спросил Василий Федорович.
-- Не исключено. Я обещаю вам вскорости позвонить, а вот каково будет решение... -- представитель фирмы призадумался, -- зависит не только от меня, к сожалению, -- пояснил он.
-- Я понимаю... -- безвыборно согласился Аршиинкин-Мертвяк. -- Я, пожалуй, пойду? -- будто попросился он у Ворбия.
-- До свидания, голубчик мой, -- только лишь и сказал тот.
-- До свидания, -- попрощался профессор: встал с кушетки, поправил галстук, снял с вешалки свою верхнюю одежду и медленно вышел из кабинета Ворбия.
Не через долго снова Аршиинкин-Мертвяк оказался в переулке:'Будто все это мне приснилось.' -- грустно подумалось ему.
Новая жизнь
Сегодняшним утром профессор вскочил со своего стареющего в одиночестве двух раскладываемых, будто с болью надламлеваемых на каждую ночь, половинок дивана, вскочил, молодецки восторженный! Так же, как сейчас, он чувствовал себя всего лишь однажды в жизни, в своем неуютном детстве, когда неожиданно он узнал, что его одногодка и наглый товарищ по соседскому дому Гоша, как-то на спор перед мальчишками, пообещал, что в течение трех дней устроит юному тогда, просто -- Васе, дружбу одной девочки, Лолечкину дружбу -- девочка Лоля была любимица и красавица двора, но с нею водился Гоша! А Василий Федорович любил Лолю!
Правда, потом Гоша посмеялся над недотепой Гаршком, (такая была кличка у Аршиинкина-Мертвяка), посмеялся Гоша при всех, на глазах у всего двора! Но профессор забыл, не хотел и не в силах был принять издевку, в его сегодняшнем сердце значились, помнились только лишь те, одураченные подлинным счастьем, в аромате чувственной истомы, на крыльях визжащей в душе гордыни, три дня фантастического ожидания -- Лоли, ее руки! Он не поверил в то, что не состоялось! Слишком велико было ожидание, энергия чувств которого целиком затмила само действо: даже когда будущий Василий Федорович шел во двор в назначенный день Гошей, он не хотел туда идти, и уже не хотел получать дружбу Лоли, когда увидел ее, и даже издевка наглого соседа -тогда, обрадовала сердце Аршиинкина-Мертвяка. И потом, в сегодняшние года свои, профессор сделает философский вывод: все самое ценное не в цели, а в пути к ней, ибо путь к цели и есть -- сама цель, и если ты остался в пути к цели, в соку его переживания, то ты в самом деле понимаешь цель, обладаешь ею, и никто не сможет у тебя отнять цель, потому что путей к ней бесчисленное множество. В пути к цели ты не замкнут, тебе нечего терять, ты свободен и счастлив этим во всех остальных своих жизненных проявлениях.
Приближения и защиты диссертаций, звания и должности, престижные работы за границей и весомые заработки -- никогда не стояли в одном ряду у Василия Федоровича с этим воспоминанием детства, оно всегда значилось в заглавном ряду его переживаний, всегда главенствовало и вело. Можно сказать, что все вдохновение жизни Василия Федоровича звучало аккордом трех не испачканных дней. И может потому, в основном, профессор игриво и ласково любил только джаз: сквозь всю его жизнь, сквозь все его мелодии жизненных ситуаций выводился мотив словно трех нот -- мотив трех незабываемых дней, вся жизнь его была импровизацией на их непорочную тему. Он и сегодня, вскочивши с дивана, понял, что он снова оказался на пути к заветной цели: 'Скоро состоится для него получение дружбы 'Лоли'. И может быть это будет великое счастье, если этому кто-то помешает!..'
Юлия была приятно удивлена, что отец ее, 'рыцарь чести', как она всегда говорила в его адрес, когда он, в очередной раз, сдерживал атаку 'соблазнителя' -- молодого человека на ее 'целомудрие', так вот, она была удивлена в этот день услышанному от папы:
-- Нравится ли тебе, дочь моя, -- ласково и торжественно сказал он за утренним питием ко-фе, -- кто- нибудь? Есть ли у тебя сердечные взгляды на кого-то из мужского племени?
-- Отчего же так витиевато? -- спросила Юлия. -- Уж не сам ли ты хочешь тем самым объясниться мне, что ты желаешь жениться?
-- Сам? -- коротко спросил отец и насторожился.
-- Вот это да! -- удивилась еще больше дочь, -- 'рыцарь чести' закончился! -- и шутливо добавила: пора 'спихнуть' и дочь в сторонку, чтобы не мешала супружеской жизни?
-- Юленька! Как ты можешь так говорить, откуда, с чего такие выводы? -обиженно отодвинув чашечку кофе от себя, сказал профессор, выказывая тем самым, что ему дискомфортно продолжать питье при таком отношении к отцу.
-- Интересно! -- воскликнула она, -- значит я буду наблюдателем, немым созерцателем вашего семейного счастья?
-- Не наблюдателем, а участником, -- немного огрызнулся отец.
-- Ах да! Она меня удочерит, обласкает и
будет воспитывать.
-- Не иронизируй, Юлия! Я не собираюсь никого приводить в дом.
-- Извини, папа... Но тогда я ничего не понимаю... Хотя... Это еще мне кажется грустнее, в какой-то мере... Ты уйдешь к ней?
-- Никуда я не уйду, мы будем продолжать жить вместе, Юлия, -- строго сказал отец.
-- Ты передумал, папа? Из-за меня, да? Прости меня, не обижайся, пожалуйста, -- засуетилась дочь.
-- Я не передумал, но ты не ответила на вопрос, Юлия! Я серьезно тебя спрашиваю: есть ли кто у тебя?
-- Отношений ни с кем и никаких нет, конечно же, но...
-- Что?
-- Один человек нравится, даже не знаю чем, не могу объяснить, но...
-- Почему опять 'но'?
-- Не нашего круга он.
-- Я его знаю?
-- Да.
-- Близко?
-- Не то чтобы так, но встречаешься с ним периодически.
-- Может все-таки назовешь его и не будешь выражаться витиевато?
-- Какой хитренький ты, папа! -- воскликнула Юля. -- Самому значит можно, да!? -- улыбчиво заглянула в глаза профессора дочь.
-- Ладно. Можешь не называть, -- отмахнулся рукой от дочери Василий Федорович и встал из-за кухонного стола, намереваясь пройти в свой кабинет.
-- Ну хватит тебе, не обижайся, пап, -- немного покраснев и опустивши свой взгляд на стол, извинительно и ласково проговорила Юля, -- я разберусь хорошенько и обязательно тебе скажу, честное слово, -- сказала она и на мгновение взглянула в глаза отцу, чтобы проверить его реакцию.
-- Ты как ребенок, Юленька! -- размашисто и удивленно развел руками в стороны профессор.
-- Ты абсолютно прав. В этом я и в самом деле еще маленькая девочка, -оправдалась Юля и лукаво посмотрела на отца исподлобья.
-- Раз так, то по логике: большие учат маленьких. Будем учить, -твердо и даже Юле показалось, что не шутя, сказал Василий Федорович и отправился к себе в кабинет...
Замысел
Когда профессор покинул интегральную фирму 'Обратная сторона', то он совершенно ни о чем не догадывался, не мог себе и вообразить даже, что именно неотступно и практически неотвратимо теперь означало его посещение этой фирмы в его последующей жизни, но он, как казалось ему, принялся готовиться к лучшему. Аршиинкин-Мертвяк почему-то был совершенно уверен в том, что ему позвонят и осведомят о хорошем результате. В какой-то мере многоопытная интуиция не подводила его...
Когда профессор покинул интегральную фирму 'Обратная сторона', Ворбий, долго и тщательно размышлял. Он несколько часов подряд сидел в кресле, ходил по кабинету взад и вперед, наводил справки о профессоре, проводя короткие иносказательные переговоры по телефону с расширенной сетью своих осведомителей-агентов, тайных зазывал, периодически подключал к своим размышлениям компьютер и вычерчивал на блокнотном листке таинственную схему выводов в символах и начертаниях, понятных только ему одному.
Наконец внутренне он воодушевленно и дерзко на что-то решился. Это было ясно потому, как Георгио Фатович набирал очередной телефонный номер -сосредоточенно и безвозвратно, совсем не так, как он это
