почитавшего их за драгоценности, что и соответствовало действительности. Для Бартоломео Беттини он исполнил и принес ему в дар картон «Венера с целующим ее Купидоном», произведение божественное, находящееся теперь у его наследников во Флоренции85; для маркиза дель Васто он исполнил картон «Noli me tangere», произведение редкостное86, то и другое превосходно написал красками Понтормо, как мы упоминали. Двух пленников подарил он Роберто Строцци, а своему слуге Антонио и Франческо Бандини – разбитую им мраморную «Скорбь о Христе». Не знаю, кто мог бы обвинять в скупости человека, раздарившего столько произведений, за которые он получал бы тысячи скуди.
Находясь при нем, я знал, сколько он сделал рисунков, сколько раздавал советы по поводу картин и зданий, не требуя никакой платы. Что же касается денег, то никаких доходов у него не было, торговлей он не занимался, в поте лица заработал он их трудами и прилежанием. Можно ли назвать скупцом того, кто, как он, приходил на помощь беднякам и, не разглагольствуя, давал приданое девушкам, обогащал помощников своих по работе и служителей, например, сделав богатейшим человеком слугу своего Урбино. Однажды на вопрос Микеланджело: «Что будешь делать, если я умру», Урбино отвечал: «Пойду служить еще кому- нибудь». – «Бедняжка, – сказал ему тогда Микеланджело, – скудости твоей я помогу», и сразу подарил ему две тысячи скуди, что впору цезарям или великим папам. Своему племяннику он давал три или четыре раза по тысяче скуди, а в конце жизни оставил 10000 скуди помимо своего римского имущества. Микеланджело обладал памятью глубокой и верной; достаточно ему было только раз увидать чужое произведение, чтобы точно его запомнить и им воспользоваться так, что никто и не замечал. Ни разу не случилось ему сделать произведения, похожего на другие его работы, так хорошо помнил он все сделанное им. Однажды за ужином, когда он был еще молод, его друзья-живописцы в шутку предложили ему нарисовать фигуру совершенно неправильную, вроде тех уродов, которыми пачкают стены люди, не умеющие рисовать. Память пришла ему на помощь, он вспомнил, что видал на какой-то стене одну из таких уродин, и, точно сейчас была она у него перед глазами, ее нарисовал, одержав верх над всеми этими живописцами. Такая удача – дело нелегкое для человека, владеющего превосходным рисунком и изысканностью вкуса.
Бывал он гневен, это правда, когда кто-нибудь его оскорблял, но никогда не прибегал к мщению, скорее он был очень терпелив, образа скромного, в речи разумен и мудр, в ответах величав, а порою изобретателен, приятен и остроумен. Мы записали много его изречений, приведем из них некоторые, так как сообщить все было бы делом долгим. Однажды зашел разговор о смерти, и один из друзей сказал, что, вероятно, не хочется ему умирать, так как он постоянно трудился ради искусства и покоя себе не знал, на что Микеланджело возразил: «Пустяки, раз жизнь нам приятна, то и смерть, изделие того же мастера, должна нам понравиться». Один гражданин увидал, что, остановившись возле Ор Сан-Микеле во Флоренции, Микеланджело рассматривает статую св. Марка работы Донателло, и спросил, как ему нравится эта статуя; тот отвечал: «Никогда еще не видал статуи, столь похожей на порядочного человека; если таким был св. Марк, можно поверить и его писаниям». Раз показали ему рисунок и обратили его внимание на мальчика, учившегося рисовать, и в извинение приводили то, что недавно принялся он за искусство. «Это и видно», – заметил Микеланджело. Также и насчет художника, написавшего не очень удачно «Скорбь о Христе», сказал: «Поистине скорбь смотреть на нее». Узнав, что Себастьяно из Венеции собирался в капелле Сан Пьетро-ин-Монторио изобразить монаха, сказал, что этим можно все дело испортить, и на вопрос, почему так, ответил: «Весь мир, который так велик, они испакостили87, немудрено ему испакостить капеллу, которая так мала». Один живописец великим усилием и долгими трудами создал картину, которая дала ему немалый заработок, и Микеланджело на вопрос, что он думает об авторе, ответил: «Хотя он будет богат, но всегда останется бедняком». Один из его приятелей, принявший монашеский сан, шел по Риму в грубой одежде с остриями, коловшими ему тело; на его поклон Микеланджело не ответил, делая вид, что его не узнает; тогда тот принужден был назвать себя, и Микеланджело, изобразив на лице удивление, что видит его в таком платье, радостно воскликнул: «Вы прекрасно одеты; если и внутри вы таковы, каким вижу я вас снаружи, благо душе вашей». Он же рекомендовал Микеланджело своего приятеля, прося сделать для него статую, да получше, что Микеланджело и исполнил, а тот на самом деле думал, что делать ее не следовало, и, видя, что просьба его исполнена, от зависти к своему приятелю огорчился. Узнав об этом, Микеланджело сказал: «Не нравятся мне люди с двойным дном», этой метафорой выражая, что трудно иметь дело с теми, кто одно думает, а другое говорит. На вопрос еще одного приятеля, каково его мнение о неком художнике, который делал мраморные копии самых знаменитых античных статуй и хвастался, что своими имитациями он намного превзошел античных мастеров, Микеланджело ответил: «Кто идет за другими, никогда их не обгонит, и кто сам не умеет работать как следует, никогда не сумеет как следует воспользоваться чужими произведениями»88. Какой-то живописец написал картину, на которой лучше всего удался бык, и на вопрос, почему он живее всего остального, Микеланджело сказал: «Всякий художник хорошо пишет самого себя». Однажды он проходил мимо Сан Джованни во Флоренции, и спросили его мнение о дверях этой церкви, он сказал: «Они так прекрасны, что годились бы и для райских врат». Работал он для одного правителя, который каждый день менял планы и ни на одном не мог остановиться, и так сказал про него Микеланджело своему другу: «Ум этого правителя точно флюгер на колокольне, от всякого ветерка вертится». Пошел он взглянуть на скульптурное произведение, которое собирались уже выставлять, так как было оно готово, и художник всячески старался поставить его так, чтобы оно выигрывало от освещения; тогда Микеланджело сказал ему: «Не трудись, важно то, как осветят его на площади», имея в виду, что когда произведения выставляют публично, народ решает, хороши они или дурны. В Риме одному вельможе пришла в голову фантазия прослыть архитектором, и построил он для статуй ниши с кольцами вверху и пробовал ставить в эти ниши разные статуи, но ничего из этого не выходило; тогда он спросил Микеланджело, что в них поместить, а тот ответил: «Подвесьте к каждому кольцу по связке угрей». К управлению по постройке собора св. Петра был приставлен некий господин, считавший себя знатоком Витрувия и ценителем искусства; Микеланджело сказали: «У вас на постройке великий гений», тот ответил: «Это правда, да вкуса он лишен». Один живописец написал картину, воспользовавшись для нее чужими рисунками и картонами, так что все в этом произведении оказалось заимствованным. Когда ее показали Микеланджело, то на вопрос одного из ближайших своих друзей, каково его мнение о ней, он ответил: «Прекрасная картина, только не знаю, что с ней будет в день Страшного суда, когда всякий станет собирать части своего тела, ведь от нее ничего не останется», – урок тем, кто, занимаясь искусством, не привык работать самостоятельно. Проездом в Модене он видел очень понравившиеся ему прекрасные терракотовые статуи мастера Антонио Бигарино, моденского скульптора, раскрашенные под мрамор, и так как этот скульптор не умел работать по мрамору, то заметил: «Если бы глина эта стала мрамором, горе античным статуям». Однажды сказали Микеланджело, что пора бы дать волю его гневу на Нанни ди Баччо Биджо, который каждый день чем-нибудь ему досаждал, а он ответил: «Если бороться с ничтожеством, победа ничего не стоит». Один священник, его приятель, сказал: «Жаль, что вы не женились, у вас было бы много детей, вы оставили бы им плоды ваших почтенных трудов». Микеланджело возразил: «И без женщин достаточно терзаний доставило мне искусство, детьми моими будут произведения, которые я оставлю после себя; если они немногого стоят, все же поживут; горе было бы Лоренцо ди Бартолуччо Гиберти89, если бы он не сделал дверей Сан Джованни; его дети и внуки распродали и пустили по ветру все, что он им завещал, а двери еще стоят».
Однажды поздно вечером Юлий III послал Вазари за рисунком к Микеланджело, который работал тогда над разбитой им впоследствии мраморной группой «Скорбь о Христе». Догадавшись по стуку в двери, что пришел именно он, Микеланджело оторвался от работы, взял в руку светильник и, когда Вазари сообщил ему о цели своего посещения, послал Урбино наверх за рисунком. Стали они разговаривать о разных делах, и в это время Вазари бросил взгляд на ногу Христа, которую по-новому переделывал Микеланджело. Но, не желая, чтобы Вазари видел его работы, он выпустил светильник из рук, и все погрузилось в темноту. Тогда он велел Урбино принести свет и, выйдя из-за перегородки, сказал: «Я так стар, что смерть часто хватает меня за плащ и зовет с собой; настанет день, и я упаду, как этот светильник, и погаснет свет жизни».
При всем том ему нравились люди вроде Менигеллы, посредственного живописца и чудака из Вальдарно, весельчака, захаживавшего к Микеланджело, который нарисовал ему св. Рока или св. Антония, чтобы тот написал картину крестьянам. Микеланджело неохотно работал для царей, но для него оставлял другие дела и принимался за простенькие рисунки, приспособляясь к его манере и вкусу, как выражался Менигелла. Между прочим, для него он сделал прекраснейшую модель распятия, по которой тот смастерил распятия из бумаги и разных мастик, распродав их потом на деревне, от чего до слез хохотал
