заполнявший свои бумажки в уголке, меня деликатно поправил, просветив насчет черепно-мозговых “очков”.
— Здравствуйте, — тихо сказала я жене, вопросительно смотрящей на меня. — Я из прокуратуры, следователь…
Жена приложила палец к губам.
— Тише, он спит, — прошептала она. — А из милиции уже приходили…
Я тоже перешла на шепот:
— Дело по нападению на вашего мужа будет в прокуратуре, я должна его допросить.
В ее глазах мелькнул страх.
— Зачем?! — умоляюще прошептала она. — Не надо его мучить…
— Я сейчас зайду к врачу, поговорю с ним. Вашего мужа я побеспокою, только если врач разрешит. — Я ободряюще коснулась ее плеча, она поежилась, и ее огромные глаза наполнились слезами.
— Как ваше имя-отчество? — наклонилась я к ней.
Мне было ее ужасно жалко, и я, как всегда в таких обстоятельствах, проклинала свою деликатную натуру. Я испытывала неловкость за то, что беспокою человека с тяжелой травмой и его родных, которые тревожатся за его жизнь, так же, как всегда стеснялась уличать своих подследственных во вранье. Мне почему-то всегда казалось, что им безумно стыдно передо мной, если я даю им понять, что знаю, что они врут. Правда, у меня хватало осторожности никому не признаваться в этих переживаниях. Представляю, что сказал бы мне друг и коллега Горчаков. Проходу бы не дал…
— Оля… Ольга Васильевна. — Она с трудом сдерживала слезы.
— Сережа, побудь тут, пока я врача найду, — шепотом сказала я Кужерову и отправилась на поиски ординаторской, краем глаза отметив, что Кужеров подсел к Ольге Васильевне и, похоже, начал устанавливать оперативный контакт. С проходящими по делам женщинами у него это всегда прекрасно получалось.
На розыск лечащего врача моего потерпевшего я потратила больше времени, чем на то, чтобы добраться до больницы. Доктор нашелся в пустынной столовой, где он жадно поглощал какую-то баланду омерзительного вида и запаха. Лет доктору на вид было около сорока, впечатления преуспевающего человека он не производил. Я нахально прервала его трапезу, предъявив свое удостоверение, и присела рядом, не дожидаясь приглашения.
— Хотите? — Доктор качнул ложкой в баланде. — Вас тоже могут покормить.
Я максимально вежливо отказалась. Доктор быстро дохлебал свой суп и с видимым сожалением отказался от второго, с тарелкой которого маячила в окне раздачи повариха. Ложку доктор вытер обрывком рецепта и сунул в нагрудный карман.
— Ну что, вы по поводу Коростелева? — осведомился он, не трогаясь с места; наверное, надеялся, что после моего ухода все-таки наестся до отвала.
Я кивнула.
— Он в сознании?
Доктор задумчиво потеребил торчащий из кармана черенок ложки:
— Хотите допросить? В принципе, не возражаю, только когда сам проснется. Будить не надо.
— А что можете сказать про перспективы?
— А что можно сказать… Хреновые перспективы. Серьезная черепно-мозговая, ушиб головного мозга. Отшибло мозги, короче.
Я поморщилась, но справилась с собой. В конце концов, доктору, специализирующемуся на лечении бомжей, уже трудно представить, что есть и нормальные люди.
— А он общаться-то может?
— Может. — Доктор пожал плечами. — Только не помнит ни хе… Простите, ничего не помнит. Амнезия.
— Что, вообще ничего?
— Даже имя свое не помнит, — подтвердил доктор. — Так что напрасно время потратите. Такое бывает при травме головы.
— А со временем? Память восстановится?
— А со временем, — ответил доктор, передразнивая мою интонацию, — надо будет гроб заказывать. Или дом хроников. Башка — она дело тонкое.
— Напишите мне здесь, пожалуйста, что с потерпевшим можно проводить следственные действия. — Я протянула доктору запрос на прокуратурском бланке.
Он перевернул его, взял у меня шариковую ручку и расписался под врачебным разрешением на допрос.
— Спасибо. Доктор, а это вы его принимали?
— Ну.
— А вы не помните, в каком состоянии была его одежда?
Доктор нахмурился, вспоминая.
— Да вроде в нормальном. Чистая, даже кровью не запачкана.
— А застегнута, расстегнута?
— Ну, этого я не помню. А потом, до меня его “скорая” смотрела, они могли расстегнуть. А что, там сексуальное насилие? — Доктор впервые за все время разговора оживился.
Я пожала плечами.
— А в истории болезни не записано, в каком состоянии была одежда?
— Ну пойдемте, глянем.
Доктор вспорхнул, как бабочка, и понесся впереди меня, даже не оглянувшись на окно раздачи, откуда донесся явственный женский вздох. Я едва поспевала за ним.
В ординаторской доктор живо выхватил из пачки меддокументов историю болезни Коростелева и просмотрел записи приемного покоя, после чего протянул историю мне.
— Нет, про состояние одежды ничего нет, — констатировал он с сожалением, пока я своими глазами убеждалась в этом. — Но если одежда повреждений не имела, а была просто расстегнута, могли и не отметить этого.
— Ладно, — я вернула ему историю болезни, — пойду караулить момент пробуждения.
— Если все-таки хотите его допросить, — крикнул доктор мне вслед, — советую сегодня без протокола не уходить. Завтра может быть поздно…
В палате шепотом балагурил Кужеров. Жена потерпевшего вежливо слушала его, но выражение ее лица было по-прежнему грустным, и она по-прежнему не выпускала руки мужа из своей. Муж ее лежал в той же позе, но капельница уже была убрана. Поскольку он так и не проснулся, я решила не тратить времени даром и допросить пока жену потерпевшего. Притулившись на табуретке рядом с ней, я пристроила протокол допроса на дежурную папку и заполнила графы данных о личности. Коростелева Ольга Васильевна, двадцати пяти лет, уроженка Приозерска, медсестра, в настоящее время не работает, адрес…
Но по существу заданных вопросов Ольга Васильевна ничего полезного для следствия не сообщила. На каждый вопрос она только распахивала свои голубые, как у Мальвины, глаза и отрицательно качала головой. С Виктором они поженились полгода назад, детей нет; жили душа в душу. Друзей близких у Виктора нет, врагов тем более. Он в прошлом году уволился с работы, поскольку завод, где он числился токарем, уже давно не функционирует. Жили на случайные заработки Виктора и на ее заработки — она еще и профессиональная массажистка, ходит по частным вызовам, в принципе им хватало. Вредных привычек у Виктора нет, пить он практически не пьет. Живут они здесь недалеко, от больницы направо и за угол. Куда муж шел сегодня, она ума не приложит. Может, какой заказ получил — он в последнее время ремонтировал стиральные машины, платили неплохо. Где находил заказчиков? Она не знает, в это она не вмешивалась. Она уверена, что на Виктора напали в парадной местные наркоманы-малолетки, их полно по дворам шляется. Эта свора как налетит с каким-нибудь обрезком трубы, не отобьешься. Все это она говорила тихим мелодичным голосом, то и дело взглядывая на своего Виктора. Под конец она еле слышно попросила:
— Может быть, не надо всех этих хлопот? Виктору от этого лучше не станет. Когда в первый раз из милиции пришли, они все спрашивали, может, Витя сам упал? Вот и напишите, что сам упал, мы жаловаться не будем. А? — Она вскинула на меня свои небесно-голубые глаза.
