— Ну, может, она хваталась за что-то или ударилась, — предположила я, сама не веря в такое; в акте вскрытия четко были описаны полосовидные ссадины, охватывавшие запястья; так удариться нельзя.
— Нет, ее именно связывали, и связывали туго, так, что веревки впились, там ведь ссадины на фоне кровоподтеков. И развязали незадолго до смерти.
— Я читала, что на коже трупа могут быть отпечатки врезавшейся одежды, которые симулируют странгуляционные борозды.
— Это если труп уже гнилой, в подкожной клетчатке газы образовались, шея, скажем, раздулась, воротник на нее давит. Вот когда его разденут, след на шее можно принять за странгуляцию. А тут ничего ей на руки не давило.
Из-за шума приближающейся электрички Пилютину пришлось повысить голос. Стоявший рядом с нами мужчина косо посмотрел на него и отошел к краю платформы.
— Вы думаете, на руках — прижизненные повреждения?
— Конечно. Там реакция пошла в окружающих тканях.
— Понятно. А фамилия Вараксин вам ничего не говорит?
Это я спросила на всякий случай, но Пилютин кивнул.
— Конечно, говорит. Это труп, который нашли в том же лесопарке. Но к Кате он не имеет никакого отношения.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Если хотите, уточните у Катиных родителей.
Катины родители оказались именно такими, какими я их представляла со слов Пилюгина. Молодые, очень красивые, до сих пор влюбленные друг в друга — это было видно невооруженным глазом. Каждый из них держался только благодаря другому. И младшей дочке — там была еще Катина младшая сестра, тринадцатилетняя Алиса. Держались они все очень хорошо. И все равно я на мгновение растерялась, выбирая верный тон: мне предстояло топтаться, как слону в посудной лавке, по больному, бередя то, что хотелось бы забыть.
Квартира была двухкомнатной, одна комната родительская; вторая, побольше, была отдана девочкам, и по соотношению занимаемой площади было понятно, что детей тут очень любят, и не приносят их интересы в жертву родительским, по принципу “взрослым нужнее”. Оглядевшись в родительской комнате, я попросила разрешения взглянуть на девичий уголок.
Сопровождала меня туда Алиса, родители не пошли: мать побледнела, отец схватил ее за руку и тревожно стал заглядывать в глаза. Я их оставила на попечение Пилютина и кивнула Алисе в сторону ее комнаты. Алиса, серьезная полненькая девочка с русой косой, открыла дверь, пропустила меня вперед, а сама осталась стоять у порога. Я медленно обошла комнату, потрогала покрывала на двух тахтюшках, присела на корточки перед стеллажом с видеокассетами — ничего сатанинского, обычный подростковый набор. Алиса спокойно следила за моими перемещениями.
На стенах висели качественные фотопортреты, цветные: Алиса и Катя, смеющиеся. С лыжами в руках, в лесу с лукошками, полными грибов; на пляже. Я отметила, что обе сестры были примерно одной комплекции, но друг дружкины вещи явно не носили, у каждой в гардеробе было свое отделение с одеждой. Меня допустили даже до интимных шкафчиков с бельем и прокладками. И там все было в порядке, и ничто не указывало на тайную сексуальную жизнь старшей сестры, во всяком случае, ни вибраторов, ни плеток, ни кожаных трусов я там не обнаружила.
— Я вам приготовила Катины вещи, — тихо сказала Алиса, еле сдерживая слезы. — Вот они, на секретере. Там ее сумка, большая, с которой она ходила в школу. Книги я отдельно сложила.
Подойдя к секретеру, я перебрала стопку книг: в основном это были учебники, но затесались и две модные художественные книжонки, правда, не сексуально-садистский авангард, а вполне пуританские. Тетради, пенал, школьный дневник-Катя действительно хорошо училась.
— Алиса, — я обернулась к девочке, — а…
— Нет, — ответила обстоятельная круглощекая Алиса, даже не дослушав, — личного дневника у Кати не было. Я бы знала. Но после… — она помолчала и даже на секунду закрыла глаза, но быстро справилась с собой, — в общем, после вторника я все равно поискала. Есть только записная книжка.
Записная книжка лежала рядом с учебниками.
— Я ее заберу, хорошо?
Алиса пожала плечами.
— Конечно, вы же следователь.
— А ты всех знаешь, кто здесь записан?
— Нет, что вы.
— Нам с тобой придется сесть и проверить каждое имя. А Катины подружки всех ее кавалеров знают?
— Наверное… Я их спрашивала, но они тоже не представляют, что могло с Катей случиться.
— Алиса, а что ты сама думаешь? Куда она пошла в тот день?
Губы у Алисы задрожали, и, как она ни крепилась, слезы все равно полились по круглым щекам. Она заплакала, уже не сдерживаясь, давясь слезами.
— Я не знаю, я на музыке была… Пришла домой, а ее нет…
Я подошла к ней и погладила ее по плечу. Алиса всхлипнула и затихла.
— Алиса, твоя сестра была спокойной? Уравновешенной? Или импульсивной?
— Нет, она была очень спокойная. Она была для меня идеалом…
