напомнившим ему совершенно другие ситуации в другое время и иных местах, их закрыл.
Потом автоматически глянул на часы и отметил, что с момента, как они начали подъем вверх по лестнице прошло десять минут без пятнадцати секунд. Четко в графике! Есть еще порох в пороховницах!
Он взмахнул рукой и высокий, выпрыгнув из-за дивана, как чертик из коробочки, возник за его правым плечом. Они двинулись по коридору к дверям в палату в боевом полуприседе, соблюдаю дистанцию и стараясь не перекрывать один другому сектор обстрела. В инструкциях было сказано, что один из тех, кого предстояло ликвидировать, может быть парнем с сюрпризами — именно он, по словам посредника, сорвал акцию на Бориспольском шоссе.
Сам майор, находившийся тогда на виадуке и сделавший тот самый выстрел из гранатомета, едва не запустивший лимузин Блинова на околоземную орбиту, считал, что акция сорвалась по глупости организаторов. Мужика с сюрпризами он воочию не видел и в значимость его роли при спасении объекта не признавал, а вот выполни первый стрелок свою задачу качественно, как учили — ведь все возможности были — и никого бы достреливать не пришлось.
В то же время, как двое убийц отсчитывали последние метры по направлению к дверям в палату, Сергеев, докурив вторую за последние пятнадцать минут сигарету, тихонько закрыл окно. Пошел, было, к кровати, но остановился на полпути. Посмотрел на дверь, открывавшуюся наружу, потом опять на кровать и на стоящий в её изножье больничный стул — мягкий, дерматиновый, на каркасе из хромированных трубок, и ухватив его двумя руками (действовать одной не позволяли ни рука, ни ребра), поставил к входной двери. Поставил так, что прочный каркас спинки намертво блокировал поворотную ручку открывавшую защелку.
Это произошло ровно за миг до того, как с другой стороны двери за изогнутую ручку взялась затянутая в латекс перчатки рука коренастого.
Очередь со звоном отрикошетировала от стоящей рубо бетонной плиты, в которую Сергеев вжался всем телом и ушла в небо.
Те, кто сидел в засаде поторопились. Это обнадеживало. Будь они поспокойнее, ну, хоть чуть-чуть, выжди еще минуту, а то и меньше, и лежали бы они с Молчуном на асфальте рядком, еще теплые, но уже неживые.
Последние дни у них задались, как никогда. А ведь бывали недели, когда Сергеев думал, что ствол его автомата зарастет грибами и мхом — так было тихо и спокойно. Неустроенность, холод, голод — человек привыкает ко всему и рано или поздно начинает считать все, что происходит нормой жизни. Но одно дело — жить с постоянным чувством опасности, а совсем другое дело постоянно выживать. К этому не привыкнешь. Плотность событий за последнюю неделю была такая, что в пору было выдумать какую-нибудь новую единицу для их измерения. Что-то вроде единицы скорострельности — например, выстрелы в минуту. Или пиз…ц в час. Тоже неплохо.
Встретили их радушно, слов не было.
Верхняя часть города, в которую утыкалась трасса, давно съехала вниз, по направлению к Днепру. Еще задолго до потопа в этих местах бывали оползни, да еще и какие. Волна нарушила и без того непрочное сцепление слоев грунта и огромные пласты земли сошли со скальных подушек вместе с уцелевшими после катастрофы зданиями, образовав нагромождение битого камня, бетона, асфальта и стекла.
Пейзаж, особенно там где языки гигантского оползня перекрыли нынешнее русло Днепра, напоминал кадры из старого фильма о ядерной зиме. Сергеев не помнил, как он назывался, то ли «Письма мертвеца», то ли «Письма мертвого человека», смотрел он картину эту в далеком детстве, но из глубин памяти всплыли бредущие во тьме дети, пурга и человек стоящий среди такого же пейзажа.
Трасса, вернее, ее остатки, была срезана, словно бритвой. Часть склона по правую руку — съехала к реке, часть по левую руку — ушла вниз, в огромный овраг. Скальную породу выдавило наружу — от нее по грунту, словно продолжая бывшую дорогу, шел каменный гребень. Со стороны въезда все это было похоже на спинной хребет гигантского динозавра, выбирающегося из-под завалов. Тут не то, чтобы проехать — пройти было невозможно. Сергеев и Молчун это поняли с первого взгляда.
— Есть дорога, — сказал Сергеев, оглядывая склон, ведущий к Днепру. — Вдоль берега. Надо вернуться — это недалеко. И вниз километров пять.
Молчун с сомнением посмотрел на смесь бетона, проржавевших стальных прутьев арматуры, битого кирпича, кусков асфальта и пластикового мусора, покрытую снегом до самого низа, где все терялось в дымке начинающихся сумерек, и покачал головой.
— Я и сам не уверен, — согласился Михаил с готовностью. — Хотя той дорогой ездил. Давно это было. Можем попробовать объехать с другой стороны. Это дальше.
Молчун пожал плечами.
— Здесь не пройдем, — Сергеев заглушил надсадно кашляющий мотор и достал сигареты из нагрудного кармана даренной Равви куртки. — Ты видишь, что творится? Тут танком не проедешь. Ничем не проедешь. Точно говорю. Только пешком. Пешком пойдем?
Молчун подумал и покивал.
— Тогда мотоцикл надо спрятать. Если бросим — украдут или раскурочат. Место поищи, пожалуйста.
Молчун, оседлавший коляску, вскочил, потянулся так, что хрустнули суставы и улыбнулся своей боевой улыбкой-оскалом.
— Я свою карту смотрел, — продолжил Сергеев, закуривая. Трофейные сигареты горели легко, распространяя вокруг запах настоящего табака. — Есть тут где пошарить. После встречи сходим. Это в западной части, почти в бывшем центре. Там и хранилище, вроде, есть. Кстати, карта говорит, что где-то здесь, на въезде, был огромный магазин. Вот там где-то, — он показал рукой направление, — справа.
Молчун посмотрел на него с удивлением.
— Вижу, — сказал Сергеев с грустью и опять окинул взглядом заснеженный склон уходящий вниз, в накатывающуюся белёсую мглу. — Сам вижу, что нечего там ловить. Ладно, ищи место. Будем прятать Росинанта. Ты хоть знаешь, кто такой Росинант, темнота?
Молчун, уже отошедший прочь на несколько шагов, оглянулся и кивнул.
— Ну, да… — сказал Михаил в четверть голоса и потер ладонью лоб, — я же сам тебе и рассказывал. Хочешь, могу еще рассказать?
На этот раз парень улыбнулся более искренне. И кивнул.
— Ладно, сегодня не обещаю, а завтра — обязательно устроим литературные чтения, — пообещал Сергеев, — а пока — давай найдем какое-нибудь место, чтобы спрятать тарантас. Идти в город надо. Время позднее. Скоро стемнеет, а тут и по светлому проводник нужен.
Через десять минут поисков была найдена ниша пробитая в остатке бетонной стены, размерами словно созданная для мотоцикла с коляской. Плита, наполовину растрескавшаяся, закрывала вход в нее и от посторонних глаз, и от сильного дождя или снегопада.
— Бывшая заправка, — сказал Сергеев, рассматривая развалины. — Эх, если бы еще и дозаправиться!
Обычно, заправки расположенные в таких местах потрошили с первой же послепотопной осени. Когда стало ясно, что помощи ждать неоткуда, границы закрывают, и придется зимовать без отопления, без света и без надежды на то, что завтра ситуация исправится. Народ быстро понял, что и горючее завозить в Зону никто не будет и все оставшиеся на виду заправочные станции были разграблены. Но благо, существовало масса станций народу не известных: на предприятиях, базах, в военных частях и других местах, закрытых для доступа либо завалами, либо тоннами речного ила. Либо заранее, еще до Потопа, сокрытых настолько качественно, что постороннему не найти. Для знающих людей, вроде Равви, Сергеева или расстрелянного недавно атамана Кульбаки, или доныне живого, очень хорошо Сергееву и Молчуну известного, атамана Супруна — горючее в Зоне было. И они знали, что хватит его еще на много лет. На Севере, у самой границы, где сегодня безраздельно царило Капище, горючки тоже было хоть завались. Там фронт Волны был узок и высота невелика. Да и на юге, в Крыму, где от отката моря пострадала только прибрежная зона в начале топливо даже не экономили. Но это быстро прошло. После первого татарского бунта и до Примирения немало хранилищ просто сожгли в междоусобной бойне и лафа закончилась. Теперь в мирном
