– Уже пришел в себя? – не оборачиваясь, спросил Рамирес.
Я хотел ответить, но язык заплетался, не слушался меня. Единственное, что удалось выдавить из горла, – неразборчивый хрип.
– Я же предупреждал тебя. – Рамирес говорил отстраненно, даже не глядя на меня. – С Инесс не стоит связываться. Она всем приносит несчастье. Даже самой себе.
Зеленое пламя в мангале догорало, распространяя нездешний аромат, от которого начинала кружиться голова.
– Она жива… – сумел проговорить я.
– Ты еще многого не понял, – пожал Рамирес плечами. – А ведь казался умнее…
Он махнул рукой, при этом полы плаща взметнулись, как крылья, будто на них подуло сильным порывом ветра. У меня из-за спины вышел «спортсмен». Все тот же взгляд абсолютно бездумных глаз, медлительная походка. Теперь я уже не сомневался, что он – зомби чистой воды, способный лишь беспрекословно выполнять приказы своего хозяина. Бессмысленно взывать к его разуму или чувствам, у него их попросту нет, они ушли вместе с жизнью.
– Начинать? – голосом, начисто лишенным интонаций, поинтересовался «спортсмен».
– Ты начинай, а мы продолжим, – ответил Рамирес, глядя мне в глаза.
«Спортсмен» с бумажным пакетом обходил меня и старательно сыпал на затоптанные доски муку, обрисовывая неровный круг. Это казалось карикатурой на обряд. Но лишь казалось.
– Мне нужно было только твое искусство. Ты умеешь вдохнуть жизнь в мертвое тело, – продолжил Рамирес, поднося к раскаленным углям руку, в которой сжимал небольшую восковую куклу без лица и одежды. Воск стал поблескивать, размягчаясь, словно его покрывали лаком. – Только твое искусство, и ничего больше. Твой друг, патологоанатом, порекомендовал тебя мне. Ты догадываешься, что сейчас происходит? Вижу, по глазам вижу, что догадываешься. Нет, даже наверняка знаешь… – Рамирес хищно улыбался и осторожно разминал податливый воск в пальцах.
– Ты не сможешь этого сделать со мной! – хрипло вырвалось у меня.
– Кто тебе это сказал? Ты бы у Инесс спросил – она знает, она сумеет ответить. Вы еще встретитесь, я это обещаю. Но не сейчас.
«Спортсмен» тем временем уже лил мне на голову что-то липкое и теплое. Я завертелся, но уклониться так и не смог – веревки крепко держали меня притянутым к столбу. Диск луны угадывался в щелях между досками.
– Я не верю в твою магию.
– Верить не обязательно, – усмехнулся Рамирес. – Можно не верить, скажем, в луну, но ее свет доказывает обратное. Ум временами играет с нами в плохие игры. У меня на родине есть пословица: «От любопытства кошка сдохла». Именно любопытство сгубило тебя. Я не люблю любопытных и догадливых.
«Спортсмен» закончил свою работу и отошел в сторону, стал как столб, даже не моргал. Рамирес подошел ко мне, в его руке что-то щелкнуло, и между пальцев сверкнуло остро отточенное лезвие выкидного ножа. Металл, на котором переливались огненными бликами отраженные угли, закачался у моего лица.
– Страшно? – спросил Рамирес.
Я не выдержал и отчаянно закричал. Мой крик тонул в высоте под деревянным куполом. Я кричал, надеясь, что меня все же кто-нибудь услышит. Когда я выдохся, Рамирес засмеялся.
– Ну подумай сам. Кто придет на кладбище, даже услышав твой ночной крик? Сам бы ты пришел?.. Смирись. Не все так плохо.
Лезвие пронеслось у самого моего лица. Я зажмурился, ожидая, что из пореза польется кровь. Но даже ничего не почувствовал. Когда наконец-то заставил себя открыть глаза, Рамирес уже держал в пальцах пряди моих отрезанных волос.
– Вот и все, что мне было нужно от тебя, – сказал он, прикладывая прядь к размягченной над углями голове восковой куклы.
Движения у Рамиреса были четкими, умелыми. Волосы приклеились, и он уже расправлял их в подобие прически. Кончик ножа двигался быстро, прорезая в воске черты лица.
– Похож? – ухмыльнулся брюнет, поднося ко мне куклу, лежавшую у него на ладони. – Говорят, что самому человеку трудно узнать себя. Но это ты.
– Не верю в твои штучки… – Я пытался убедить самого себя, что не верю, но чувствовал предательскую дрожь в ногах.
– Знаешь, был такой апостол – Фома. Он еще вложил пальцы в раны своего учителя, чтобы поверить в его воскрешение.
С этими словами Рамирес поднес к углям булавку – та почти мгновенно стала красной, – а затем коротко воткнул раскаленное острие в грудь куклы. Я вздрогнул, боль от укола в воск отозвалась в моем теле так, словно укололи меня самого.
– Видишь, Марат, на всякое безверие существуют свои способы доказательства. И это только одно из них. Тебе придется смириться с тем, что я могу управлять твоей волей, твоими чувствами… Нет, ты не станешь таким, как он, – Рамирес указал на бездушного «спортсмена». – Он уже давно мертвец. Я оставлю тебе твои таланты – они мне нужны. Твою волю, сообразительность оставлю, но заберу кое-что другое.
Сказав это, Рамирес взмахнул полами плаща. И тут же под куполом почувствовалось движение. Зашуршали крылья, раздался многоголосый писк. Перед моим лицом пронеслась летучая мышь, чиркнув по носу краешком крыла. Омерзительное ощущение! И вот уже целый рой крылатых тварей носился вокруг меня. Словно повесили полупрозрачный занавес, размывающий силуэты. Рамирес что-то громко говорил. Язык не был испанским. Слова звучали гортанно и грозно, временами даже с каким-то птичьим пощелкиванием. Они словно сами собой всплывали из глубин веков; в них слышались удары барабанов, треск пламени, шум тропического дождя в джунглях. От них, как от наркотика, кружилась голова и расплывалось в глазах.
Одна крылатая тварь опустилась мне на голову. Я ощущал, как ее когтистые лапки путаются у меня в волосах, как хлопают кожаные крылья. Затем другие перепончатокрылые стали опускаться на меня, посыпались, словно их на меня вываливали из мешка. Они облепили мое лицо, тыкались мордами в нос, в рот, ползали по всему телу. Но странная вещь, они не кусались.
Скороговорка Рамиреса звучала все громче и громче. Меня будто бы закручивало в сумасшедшем вихре, несло куда-то вместе со столбом, облепившими тело мышами, с часовней. Я уже задыхался под слоем крыльев.
Голос резко на полуслове смолк; замолчал и ухавший магнитофон, будто оборвалась пленка. Что-то щелкнуло в моей голове. Сперва даже показалось, что лопнул какой-то сосуд. Крылатые твари осыпались с меня на пол, ползали, жалобно попискивали.
Рамирес стоял, воздев руки к куполу, смотрел ввысь. Летучие мыши расползались по углам, прятались в темноте. Я не мог понять, что со мной произошло, но что-то изменилось. Я уже не был тем, кем был прежде. Еще кто-то – чужой, находился во мне, но пока никак не проявлял себя.
«Спортсмен» приблизился ко мне и острым ножом стал бесстрастно срезать веревки. Они кусками свалились к моим ногам. Я был свободен. Рамирес опустил руки, посмотрел на меня. Злость закипала в моей душе, я готов был растерзать своего мучителя за свои унижения и страх. И черт с ним, что потом его зомби набросится на меня. Я не сводил глаз с ножа, лежавшего на краю гроба.
«Схватить и всадить в сердце», – подумалось мне.
Я бросился к ножу, схватил его и занес для удара. Но тут же почувствовал, как кто-то невидимый удерживает мою руку, не дает ей опуститься. Я ощутил, как теряю контроль над своим телом. Я уже не ощущал своих ног, не мог повернуть голову. Но я не падал – кто-то другой, тот, кто уже находился во мне, управлял моим телом. И тут он сказал, обращаясь ко мне – это прозвучало в моей голове:
– Зачем ты поднял руку на хозяина?
Я продолжал все видеть, все слышать, но я уже был не я, делал это другой, мое тело теперь полностью подчинялось ему. И вот он уже пошел, заговорил, я же оставался только наблюдателем в своем теле; мне оставили лишь кусочек сознания, где я мог еще существовать. А этот другой я уже приблизился к Рамиресу,
