конец света, и еще неизвестно, куда отправятся ваши пресвитериане: может быть, прямо в ад!
Платтен ударил ладонью по столу.
— Откуда здесь сектантские речи! Неужели чума ереси проникла и в этот дом? Джон, где ты этого наслушался?
— Он в таверну после школы ходит, — наябедничала Анна.
— A-а, в таверну! То-то я чувствую, повеяло зловонным духом схизматиков! Ты знаешь, кто проповедует в таверне? Все эти лодочники и ткачи, пуговичные мастера и извозчики годны лишь на то, чтобы удивлять и забавлять таких же невежд, как они сами. Они воображают, что сидят в кресле Моисея, и наставляют всех как посланцы высших сил. Они берутся раскрывать тайны всемогущего господа и спасать человеческие души. Знай же: слушать, как они говорят о святой Троице, о божественном предопределении и других глубоких богословских материях, — все равно что слушать сумасшедших в Бедламе. Не ходи к ним, Джон, ума не наберешься.
— Сумасшедшие? Да они знают Писание не хуже любого… пастора! — Джон выговорил это слово с презрением. — Это мы живем во тьме… А сейчас идут последние дни, скоро все кончится! Да, да, будет конец света!..
Он выхватил из кармана какие-то листки и потряс ими:
— Дай-ка сюда, — Платтен властно протянул руку. — Ты уже и памфлеты их читаешь. Дай-ка я посмотрю. Так, так… «Предсказания Мерлина»… «Сверхъестественные знаки и явления»… «Пророчества белого короля»… Это астролог, доктор Лилли. — Он раскрыл наугад и прочел:
— «Марс в третьем доме предвещает войны и убийства… Знатные и дворяне древних кровей приходят в упадок… Низший сорт людей возвышается»… Гм, это пока все правильно. Постойте, вот и о короле: «Перед концом концов произойдет обуздание монархической власти; король потерпит страшное поражение; конец его будет ужасен».
Он строго посмотрел на Джона:
— Ты знаешь, что за такие предсказания можно попасть в тюрьму? Мне известно, кто в парламенте за них платит! Ты стоишь на опасной дороге, Джон. Мистрисс Годфилд! Вы обязаны материнской властью запретить мальчику ходить на эти сборища. Его отец в Армии, он занят важными государственными делами, а старший брат… гм… тоже, боюсь, не по правильному пути идет. Я, как будущий член вашего семейства, обязан вас предостеречь. Будь это мой сын, я запер бы его дома.
— А я тебе что говорила! — сразу накинулась на мальчика мать. — Я тебе запретила ходить к этим негодяям! И не смей возражать! Они тебя не такому еще научат! Я теперь буду в школу за тобой присылать Томаса, пусть приводит тебя за руку!
— Да? За руку? Может, еще в тюрьму посадите?
Джон вскочил, стул за ним с грохотом упал на пол.
Неистовое мальчишечье бешенство охватило его.
— Вы вообще не распоряжайтесь в нашем доме! — закричал он опешившему пастору. — Вы здесь никто… Отца нет, и Генри нет, и вы не имеете права… Мама! — мальчик чуть не плакал. — Ты его не слушай! Никто не слушайте!.. Убирайтесь вон!.. Вон отсюда!..
Он сжал кулаки и стал наступать на Платтена. Шея пастора налилась кровью.
— Замолчи, скверный мальчишка! — завизжала мистрисс Годфилд что было силы. — Я прикажу тебя высечь! Замолчи, или я пошлю за кучером!
— За кучером! Хорошо! Посылайте! Я вас всех ненавижу! Я от вас убегу! Совсем убегу!..
Он повернулся и бросился вверх по лестнице. Слышно было, как грохнула дверь, он крикнул что-то еще, и все затихло.
3. ВСАДНИКИ НА ДОРОГЕ
Как только мистер Патрик раскланялся, хозяйка встала и приказала всем идти спать. Угли в камине давно подернулись пеплом, одна свеча, догорев, чадила. Томас запер за гостем дверь и заложил засов на ночь.
Скоро дом погрузился в тишину. Элизабет на цыпочках подошла к двери, которая вела в комнату мальчика.
— Джонни! — прошептала она и легонько подергала ручку. — Джонни, открой, это я!
Молчание. Элизабет нажала, и дверь растворилась. В темноте она двинулась к кровати, отдернула полог и протянула руку к изголовью, чтобы погладить, ощупать, обнять дорогую вихрастую голову. Но рука ощутила холодную гладкую подушку, ворс одеяла… Постель была пуста.
Девушка дрожащими руками нащупала на столе свечу, трут, огниво и, стараясь сдержать дрожь, со второго раза высекла огонь. Зажгла свечу, подняла ее над головой. Комната была пуста. Стол намок от бивших в окно капель, решетчатая створка приотворена. Элизабет подбежала, распахнула окно и высунулась наружу. Резкий сырой ветер обдал холодом, темные облака проносились низко над домом. Внизу шелестели облетевшие кусты жасмина. Неужели он прыгнул? Она ощупала нижнюю раму снаружи и вытянула болтавшийся кусок веревки. Мальчик не такой дурень! Теперь надо было решать, что делать.
Он, конечно, побежал в таверну, в этом не могло быть сомнения. Элизабет вспомнила: там сегодня собираются искать бога. Он убежал, наверное, больше часа назад, а то и раньше…
Она взяла свечу и спустилась по лестнице в нижнюю залу. Дом спал, все было погружено во мрак. Зашипели и стали отбивать четверти старые часы в столовой. Элизабет остановилась, досчитала до конца: двенадцать. Пора бы ему и воротиться. Она подошла к двери, сняла засов, открыла замок и выглянула наружу. Никого. Где-то скучно лаяла собака. Ветер налетал порывами, обдавая каплями — то ли с голых деревьев, то ли из низко пробегающих облаков. Господи, подумала она, скорее бы он пришел. Она постояла еще, прислушиваясь, потом закрыла дверь, прошлась несколько раз по зале, опять постояла. Потом быстро поднялась к себе и через минуту вышла в чепце и теплой шали. Она пойдет ему навстречу. И если он еще сидит в таверне — приведет его домой.
Днем добраться до таверны, стоявшей при въезде в городок со стороны Лондона, было пустяшным делом: широкий разбитый проселок шел сначала мимо заросших деревьями усадеб, затем, повторяя движение невидимой реки, круто сворачивал влево, к мосту через Моль, а оттуда, не пересекая моста, направо, на Лондон. Но ночь, одиночество и скверная погода, казалось, удесятеряли расстояние. Из тьмы выступали не замеченные днем уродцы: то колючий куст протягивал цепкие ветви чуть ли не на середину дороги, то камень неясной глыбой преграждал путь; ноги вязли в глубокой скользкой колее, подол быстро намок и тяжело бил по щиколоткам. За ближним забором, потревоженная шагами, залилась собака, ей визгливо ответила другая, третья…
Вот наконец поворот. Элизабет заспешила, поскользнулась и чуть было не упала в грязь. И в этот самый миг где-то сбоку затрещали кусты и на дороге возник всадник. Девушка замерла на месте. Всадник придержал танцующего нервного коня, оглянулся, пригнул голову, всматриваясь в одиноко застывшую фигуру.
Сердце Элизабет бешено заколотилось, она оглянулась на кусты, готовая уже прыгнуть туда, и вдруг услышала всхрап еще одной лошади и тихую возню. Она была окружена; горло захлестнуло от неистового волнения.
Всадник меж тем спешился и, все еще всматриваясь, приблизился к ней. Он был высок ростом и плотен, длинные волосы изобличали кавалера[1]; одно из перьев на шляпе, намокнув, свисало вниз.
— Не бойтесь, мисс, мы не причиним вам вреда, — сказал он тихо. — Вы ведь, наверное, здешняя; не укажете ли дорогу на Портсмут?
— Ежели вы хотите через Гилфорд, — ответила она чужим, тусклым от волнения голосом, — надо ехать через этот мост и там, за озером, первый поворот налево.
— А есть еще другая дорога?
— Да, есть другой мост, он ведет к парку. Надо сейчас свернуть направо, через село, потом еще направо, мимо церкви…
