Я оторвался от окна, она клюнула меня губами в лицо и снова отстранилась. Я обошел дом, по пути проверив деревянную входную дверь. Дверь казалась довольно крепкой, хотя имела две тонкие трещины в нижних досках. Над ней по обе стороны было два узеньких окошка не более чем четыре дюйма глубиной, а рядом на кирпичной стене висел колокольчик. Перед входом находилось открытое крылечко, которое мне показалось совершенно бесполезным. С другой стороны от колокольчика висел фонарь, внутри весь заросший паутиной. Проходя мимо, я дернул колокольчик, и он отозвался глухим, надтреснутым звоном Но Мидж обернулась на звук. Я сгорбился и изобразил из себя Квазимодо — сделал безумные глаза и языком оттопырил одну щеку.
— Смотри, доиграешься, — крикнула она, взбираясь по ступенькам, огибающим угол дома.
Я полез за ней и догнал на четвертой замшелой ступени. Взявшись за руки, мы прошли вдоль изогнутой стены и смогли лучше оценить архитектуру здания. Основная часть определенно была круглой, а кухня (где располагалась плита) и помещения над ней ответвлялись как продолжение дома. Сами понимаете, не очень далеко. Форма определенно придавала Грэмери своеобразие и несомненно добавляла странного очарования. К сожалению, дом был не в лучшем состоянии, как и чахлые цветы в саду.
Кладка, некогда побеленная, а теперь посеревшая и покрывшаяся пятнами, местами потрескалась, и кое-где швы фактически выкрошились. Под ногами валялась черепица, и я предположил, что в крыше должны быть дыры. Ступени привели нас к еще одной двери, когда-то выкрашенной в жуткий оливково- зеленый цвет; теперь краска потрескалась и облупилась, открыв прогнившие доски. Эта дверь выходила на юг, к лесу, до которого было ярдов сто, и все это пространство заросло высокой травой и кустарником, а там и сям возвышались отдельные деревья, как члены передового разведывательного отряда. На десять- двенадцать ярдов от дома простиралась лужайка, очевидно вытоптанная за годы, и на ней неподалеку от дома росли деревья поменьше — мне показалось, слива и дикая яблоня, хотя в то время я не очень в этом разбирался. Эти деревья стояли бесполезно (и мне показалось, удрученно). С этой стороны, так как Грэмери был вырыт в холме (или насыпи), коттедж был двухэтажным и казался круглым, как сушилка для хмеля. Окна «первого» этажа имели закругленный верх; Мидж уже прижалась носом к стеклу.
— Майк, иди взгляни! — позвала она. — Там, внутри, просто баснословно!
Я подошел к ней; впечатление действительно оказалось ярким — хотя «баснословно» было, наверное, слишком цветистым словом. Удлиненные окна так вписались в изогнутые стены, что, по-видимому, весь день ловили солнце. Напротив окна за открытой дверью я различил прихожую с лестницами наверх и вниз; еще одна дверь предположительно выходила из прихожей в квадратную часть здания. Солнце сверкало, отражаясь от стен, и не было ни одного темного угла, даже грязные окна не ослабляли света снаружи. Несмотря на запустение, внутри казалось тепло и весело. И — да, комната производила впечатление радушия.
— Давай присядем на минутку. — Я заметил потрепанную непогодами скамейку, приткнувшуюся в углу, где прямая стена переходила в круг; деревянная скамейка выглядела так, словно пустила корни или сама выросла из земли.
— Я хочу внутрь, — в нетерпении сказала Мидж.
— Конечно, через минуту. Просто давай подведем итог тому, что мы пока что узнали.
Хотя и неохотно, она двинулась вместе со мной к скамейке, мы уселись лицом к видневшемуся рядом лесу. Он казался густым и непроходимым, но в то же время ни капельки не зловещим.
— Дом чудесный, — вздохнула Мидж. — Гораздо лучше, чем я ожидала.
— Правда? Между нами говоря, я думал, ты ожидала невесть чего.
Она нахмурилась, но это ничуть не испортило ее милого личика.
— Я... Просто я инстинктивно знала, что все будет как надо.
Я поднял руку:
— Погоди. Мы еще не заходили внутрь.
— И заходить не надо.
— Нет, надо. Давай не будем увлекаться. В объявлении говорилось, что дому требуется ремонт, правда? Этого может оказаться достаточно, чтобы цена нас не устроила. Даже судя по внешнему виду, предстоит куча работы, и Бог знает, что мы еще найдем внутри.
— Мы можем все это учесть, назначая нашу цену.
— Думаю, агент ее уже назначил. Он говорил тебе по телефону ориентировочную сумму, на которую они рассчитывают, но, если мы не добьемся скидки, нам будет не наскрести денег, чтобы сделать дом пригодным для жилья.
Я перечислил Мидж много ложных опасностей, но мне было нужно, чтобы она трезво оценила ситуацию. Она рассматривала землю под ногами, словно там мог лежать ответ, а когда подняла глаза, я заметил в них упрямство — нет, не совсем упрямство, Мидж не относилась к этой породе людей; назовем это решимостью. Вообще-то, она была довольно мягкой, даже весьма уступчивой (и это часто раздражало меня, когда ее уговаривали взять работу, которая ее не устраивала ни по срокам, ни по сути), но под этим таилась решительность, всплывавшая, лишь когда Мидж была в чем-то абсолютно уверена или нуждалась в этой черте, чтобы пережить трудное время. Подозреваю, ее тихая решимость родилась из невзгод, случавшихся в ее жизни, а, поверьте мне, они случались.
Я обнял ее рукой за плечи и прижал к себе.
— Я просто не хочу, чтобы ты строила слишком грандиозные планы, Ведьмочка, — ласково сказал я, назвав ее кличкой, которая приберегалась для моментов нежности. — А пока что мне и самому нравится этот домик, хотя его местоположение немного пугает.
— Тебе будет здесь хорошо работать, Майк, — ответила Мидж, и в ее искреннем голосе слышалась просьба. — Это то, что тебе нужно, здесь ничто не отвлекает, нет этих вечных...
Она запнулась, и я договорил за нее:
— Друзей.
— Так называемых «друзей». И мне Грэмери тоже отлично подойдет. Я точно знаю, что смогу здесь работать.
— А ты понимаешь, что мы здесь окажемся в полном одиночестве?
Она выразительно покачала головой:
— Невозможно. Мы будем вдвоем, Майк, ты сам знаешь. И разве ты уже забыл все наши разговоры, что хорошо бы смыться куда-нибудь от всех, куда-нибудь в глушь, где нет ни агентов, ни музыкантов, врывающихся среди ночи и ставящих все вверх дном? Остаться одним — это будет блаженство. И к тому же, держу пари, тут поблизости найдется милое общество. И мы скоро заведем новых друзей, не таких, как старые, и которых сможем держать на безопасной дистанции.
— Они могут слишком отличаться от людей нашего круга.
— Мы в Гемпшире, а не в монгольских степях. Два часа езды до города. Здесь говорят на том же языке.
— Может быть, не совсем на том же.
Мидж закатила глаза.
— У твоих городских прощелыг этого полно. И ты скоро сам научишься.
— Хорошо, но не забывай, что это сегодня небо голубое, солнышко блестит...
— И ласточка с весною в сени к нам летит, — закончила она.
— Но когда пойдет дождь, когда придет зима, ударят морозы, когда мы окажемся отрезанными от внешнего мира снежными заносами...
— М-м-м, — промурлыкала она, уютно поеживаясь, — это будет прелестно. Наверное, мы несколько недель не сможем выбраться из нашего коттеджа, и нам придется греться у открытого огня или весь день не вылезать из-под одеяла. Только представь, что мы придумаем там от скуки.
Мидж привыкла бить ниже пояса, в мою самую уязвимую точку.
— Не теряй голову, — пожаловался я.
— Я и не теряю. Я создам такой уют, что ты станешь домоседом-отшельником.
— Этого-то я и боюсь.
— И мне придется выгонять тебя на ветер и холод, чтобы ты добывал хлеб насущный.
— Ты безжалостна.
Она снова посерьезнела, но потом опять улыбнулась и сказала:
