— Живут здесь, говорю, немцы. Разве не видно? Аккуратности да умению вести хозяйство нам бы у них стоило поучиться. А всему остальному…
— У каждого народа есть чему поучиться, если, конечно, не помнить зла.
Корбач пытался свернуть за угол, но чуть было не раздавил мотоцикл эскорта, который пристроился у заднего борта замыкавшей колонну танкетки.
— Вся колонна стоит, господин обер-лейтенант, — доложил Беркуту обер-ефрейтор, уже успевший до этого сойти с мотоцикла и прогуляться по улочке.
— Выясните, что произошло. У нас — раненый, дорога каждая минута.
— Идет проверка документов. Ищут захваченные партизанами машины.
Пристроившиеся на подножках Корбач и Беркут переглянулись.
— Что делаем? — полушепотом спросил Звездослав по-немецки.
— Они ищут эти машины в немецких колоннах?! — несколько запоздало отреагировал Андрей. — Тогда, конечно, успех им гарантирован. Вот что, обер-ефрейтор, пересаживайте раненого в коляску мотоцикла и гоните к госпиталю. А мы подождем своей очереди. Мотоциклистов, тем более — с раненым в коляске, задерживать они не станут.
Пока раненого перегружали на коляску заднего мотоцикла, Громов осмотрелся. Свернуть было некуда. А тут еще вечер оказался на удивление ясным, светлым. Ранняя луна словно бы пыталась заменить солнце, превращая довольно пасмурный день в светлую ночь.
— Сдавай назад! — скомандовал лейтенант Корбачу, как только оба мотоцикла умчались. — Сворачивай в первый же переулок.
Сзади, почти вплотную, подъехали еще две машины, и пока Беркут требовал от водителей сдать назад, пока Корбач осторожно и неуклюже выбирался из очереди и, юркнув в тесный переулок, пробирался им, почти касаясь бортами оград и ломая ветки, — время было упущено. И вот уже в конце переулка вновь появился мотоцикл. Осветив их фарами, водитель начал яростно сигналить, требуя остановиться.
— Кажется, приехали, — осуждающе бросил Арзамасцев, когда машина остановилась и Беркут вышел из кабины. — Кто мне теперь объяснит, какого черта нужно было переться в этот город?
— Молчать! — по-немецки гаркнул лейтенант, направляясь к мотоциклу, на котором был только водитель. Андрей узнал его: за рулем сидел солдат, который вел мотоцикл обер-ефрейтора. — Что случилось, почему вы вернулись?
— У нас неприятности, господин обер-лейтенант, — мрачно объяснил рядовой, сходя с мотоцикла. — Машину с раненым пропустили, а обер-ефрейтора задержали. Офицер полевой жандармерии просит вас подъехать и объяснить, откуда и куда мы едем.
— Разве обер-ефрейтор ему этого не объяснил?!
— Капитану полевой жандармерии вообще непонятно, как мы здесь оказались. Ведь наш батальон участвует в антипартизанской акции — обер-ефрейтор сам сообщил ему об этом. А еще обер-ефрейтор сказал, что вы…
— Что именно он сказал?
— Мне бы не хотелось повторять его слова. Поедем, господин обер-лейтенант, иначе нас просто- напросто арестуют как дезертиров, — почти взмолился солдат. — Моих товарищей уже задержали, а меня вот послали за вами.
— Решение, конечно, безумное, — проворчал Беркут и бегло, незаметно окинул взглядом пустынный переулок: ни души, моторы работают…
— Поторопитесь, господин обер-лейтенант, — вновь взмолился мотоциклист. — Уверен, что, как только вы появитесь, сразу все прояснится.
— Хорошо, — беззаботно согласился он. — Поехали спасать ваших товарищей.
Не садясь в мотоцикл, водитель начал разворачивать его, но тяжелый удар ребром ладони в висок, а потом и удар ножом в шею прервали его усилия. Вместе с подоспевшим Арзамасцевым Беркут уложил тело мотоциклиста в кузов машины и вновь вернулся к мотоциклу.
— Теперь эскортировать буду я, — сказал он Корбачу, подъехав через несколько минут к грузовику. — Двигайся за мной, попытаемся обойти городок.
— Ох и доиграемся же мы, лейтенант, ох и доиграемся! — нервно пробубнил Кирилл. — Какого черта опять лезем на рожон?
— В машину, — сдержанно осадил его Андрей, уже в который раз пожалев, что вместо этого нервного ефрейтора рядом с ним не оказалось сержанта Крамарчука, Мазовецкого или хотя бы Колара. Господи, сколько же мужественных ребят осталось лежать в доте и возле него, на Змеином плато, на окраине сел и подольских перелесков!
Тело убитого немца они оставили в первом же попавшемся овраге, но бросать мотоцикл Беркут не захотел. Загрузив в коляску трофеи — автомат, магазины с патронами и подсумок с гранатами, они осторожно выбрались на едва накатанную у опушки леса дорогу, несколько часов колесили по ней, объезжая небольшие села, и лишь на рассвете, наткнувшись на заброшенный полусожженный лесной хуторок, замаскировали машину в ельнике и решили несколько часов отдохнуть.
Это был прямо-таки райский уголок. Три холма, между которыми расположилась усадьба, придавали этой местности какую-то особенную красоту и даже таинственность; кроны величественных сосен, обступавших дом, создавали удивительный узорчатый шатер, укрывавший людей и постройки от дождя и жгучих лучей солнца; а каменистый склон ручья, протекавшего по глубокому руслу и полукругом охватывавшего эту равнину, вполне мог бы стать основанием для крепостной стены — с башнями и переходными мостиками.
— Ты бы смог остаться здесь, а, лейтенант? — поднялась к нему на вершину холма Анна. — Я имею в виду — навсегда. Остался бы?
— Только для того, чтобы всю жизнь любоваться окрестными пейзажами?
— А я ожидала, что ты скажешь: «Если с тобой, Анна, то, конечно же, остался бы!…» — Сейчас она выглядела уставшей: круги под глазами, посеревшие щеки, запыленные взлохмаченные волосы. Короткая спортивная куртка ее тоже покрылась пылью, брюки измялись.
Однако девушка не придавала этому никакого значения и старалась казаться значительно бодрее, чем была на самом деле.
— А если бы именно так и сказал, что тогда?
— Не хитри, сначала скажи мне, бедной польке, правду.
— Корбач! — окликнул Беркут бродившего по двору парня, ничего не ответив Анне. — Сними с коляски пулемет и замаскируйся с ним вот здесь, в кустах под сосной. Великолепный обзор. Через час я тебя сменю. Через два часа — в путь.
— Значит, так ничего и не скажешь бедной польке… — разочарованно вздохнула девушка, привалившись спиной к стволу сосны и положив автомат на колени. Причем Беркут заметил, что проделала это девушка так, словно укладывала спать ребенка.
— Извини, не скажу.
— Не можешь простить бедной польке тех двоих немцев-любовников в сарае?
— Хочется верить, что происходило это не по твоей воле.
— Но простить все-таки не можешь…
— Послушай ты, «бедная полька», зачем ты опять заводишь разговор о случае в сарае? — сухо осадил ее Андрей, еще раз оглядывая окрестности в доставшийся ему от обер-лейтенанта бинокль. — Давай раз и навсегда договоримся: твоя интимная жизнь меня не интересует, а того, что происходило в каком-то там заброшенном строении, я попросту не видел. Как-то не довелось. Бывает же такое?
— И того, что происходило через несколько дней на чердаке, — тоже? — коварно ухмыльнулась полька.
— Того — тем более.
— В таком случае мне не пришлось видеть, как после этих ухаживаний за мной ты преподносил «уроки поведения» своему ефрейтору. Может, заключим по этому поводу «вечный мир», а, пан лейтенант- поручик?
— Иди, отдыхай, Анна, тебе это крайне необходимо. И есть у тебя на всю эту роскошь ровно два часа.
