— Даже если мы проиграем войну, каждый, кто останется в живых, должен продолжать борьбу всеми имеющимися в его распоряжении средствами.
— После того как войну Германия все же проиграет? Звучит, как наставление для «Фольксштурма».
— Вы не поняли меня, господин гауптштурмфюрер, — жестко заметил Вартенбург. — Столь пространно я заговорил на эту тему только для того, чтобы вы знали: я — из тех, кто будет сражаться за фюрера и Германию до конца.
— Такая возможность — «до конца» — здесь представляется каждый день. Однако в Украину вас прислали, очевидно, не за этим. Впрочем… — Штубер выразительно посмотрел в сторону сидевшего за рулем штурмманна[4].
— Это мой водитель, — вполголоса обронил Вартенбург, давая понять, что всецело доверяет этому человеку. — Кстати, из курсантов Фриденталя.
— Тогда, очевидно, у него другой чин. И водитель — не основная его должность, — развил эту информацию Штубер. Они восседали на заднем сиденье, и в данном случае могли вообще не обращать внимания на этого человека.
— Так оно и есть.
Штубер снисходительно улыбнулся, прощая Вартенбургу подобное подражание Скорцени.
— Надеюсь, он не старше вас по чину?
— Равный.
— Кто бы мог предположить такое?!
Водитель несомненно слышал их разговор, однако продолжал вести машину с совершенно непроницаемым лицом, оправдывая исконную нордичность своего характера.
— И что же привело вас в Подольск?
— Желание ознакомиться с деятельностью вашей группы.
— Так это что, инспекция?! — изумленно уставился на него Штубер.
— Скорцени и сам приходит в ярость, когда в его присутствии произносят слово «инспекция». Но мне приказано срочно сформировать еще одну такую ж группу. В основном из славян, чтобы затем наиболее талантливых из них, после основательной проверки в деле, можно было бы командировать на «особые курсы». Из остальных — подготовить диверсионную группу, способную действовать в ближних тылах русских, где всегда остается немало людей, которым не хотелось бы иметь дела ни с русской контрразведкой, ни с русской службой безопасности. Со временем такая группа могла бы стать костяком национального сопротивления.
— Владеете русским?
— С легким сербским акцентом, — продемонстрировал на удивление чистые, белые зубы Вартенбург. Он сказал это на русском, но сербского акцента Штубер не уловил. — Или польским, — добавил оберштурмфюрер.
— Что в условиях Западной Украины предпочтительнее.
— Естественнее. Хотя поляков здесь не очень-то любят. Но дело не в этом. Важно, что партизаны, действующие у нас в тылу, дарят нам бесценный опыт. Грешно не использовать его для ослабления русских тылов.
— Именно для этого вам хотелось бы заполучить Беркута?
— О нет, я не собирался переманивать его. Если, конечно, он сам не изъявит желания прогуляться к линии фронта в составе моей группы.
— Не питайте иллюзий: не изъявит.
— В любом случае, мне приказано взглянуть на него.
— Исходя из опыта «особых фридентальских курсов», — кивнул Штубер. — Личная просьба Скорцени?
— Разрешено вступать с ним в переговоры, как с командиром украинских диверсантов. Но кажется, мне повезло: в гестапо мне сказали, что он схвачен, — не стал Вартенбург ни подтверждать, ни отрицать того, что личная просьба Скорцени относительно Беркута все же последовала. — Вот почему я сразу же помчался в полицейское управление.
— Огорчайтесь, оберштурмфюрер: за Беркута приняли человека, которого вы только что видели.
— Это и в самом деле огорчает.
Машина медленно взбиралась на возвышенную часть городка, и Штубер поневоле оглянулся, как оглядывался на этом отрезке дороги всегда. Далеко внизу открывалась часть речного изгиба, за которым виднелась верблюжья высотка острова. Чуть правее окраины этого островка находился поросший камышами затон, благодаря которому ему удалось в 41?ом уйти с этого, еще занятого русскими берега.
Вырвавшись из кратковременного плена, он еще и умудрился провести удачную разведку части Могилевско-Ямпольского укрепрайона. Где-то там, над излучиной, должен был бредить своими легендами и замурованный дот «Беркут». Однако вспоминать о нем Штуберу не хотелось.
— Взятый ими в плен сержант Крамарчук, которого вы, оберштурмфюрер, только что видели, служил в доте лейтенанта Беркута. Уж не знаю, как там у них со схожестью характеров, но внешностью они довольно-таки похожи. Почти как близнецы.
— Считаете, что так было задумано русскими? — спросил Вартенбург. — Ведь их специально оставляли в нашем тылу.
— Чистая случайность, — возразил Штубер. — В стенах дота их свела сатанинская игра рока.
— Что-то трудно верится в подобные случайности.
— Их действительно оставляли в тылу, но не как диверсантов, а как обычных окопных смертников.
— Сомневаюсь-сомневаюсь. Смертниками были все остальные солдаты. Эти же двое знали о существовании тайного хода, но получили приказ воспользоваться им лишь после того, как будут исчерпаны все средства сопротивления частям вермахта. Причем остальные бойцы гарнизона не имели права знать о ходе, иначе они не сражались бы с таким упорством обреченных.
Штубер с удивлением взглянул на Роттенберга и, загадочно улыбаясь, покачал головой.
— Не стали бы, это точно. Но знаете, что меня умиляет, Вартенбург, что вы беретесь рассуждать о доте и Беркуте с такой непосредственностью, словно это вы, а не я, штурмовали дот лейтенанта Беркута.
— Но, согласитесь, обладаю той же информацией, какой обладаете вы.
— Исходящей из досье Скорцени, — дополнил его ответ Штубер. — Судя по всему, личность Беркута основательно заинтересовала обер-диверсанта рейха. Настолько, что в его ведомстве уже начали слагать о Беркуте легенды.
Вряд ли Вартенбург догадывается, добавил барон уже про себя, что легенды эти начали возникать после того, когда я лично охарактеризовал Беркута в беседе с «первым диверсантом рейха». Причем «герой нации» решил не только полагаться на мое чутье, но и собрать целое досье.
— Что же касается медсестры, то в «группе Берута» она возникла случайно. Как случайно появилась она и в самом доте, — неожиданно ворвался в его раздумья оберштурмфюрер, считая, что упреждает вопрос Штубера, который неминуемо возникает сам собой.
— Притом, что она была недурна собой.
— Настолько, что комендант дота сразу же влюбился в нее? Хотя, согласимся, что выбор там, в обреченном «доте смертников», у него был небольшой.
— И Крамарчук тоже влюбился. Относительно выбора — это вы правильно подметили, но девушка действительно поражала необычностью своего облика; засвидетельствовано многими. Отсюда и страдания моих нерасстреляных героев.
— Неистребимая мужская похоть! — снисходительно заметил Вартенбург. — Кстати, где она сейчас, эта ваша дотная фея? Небось тоже в партизанах?
— Недавно погибла. Начальник полиции майор Рашковский отличился.
— Однополчанин Беркута… — Услышав это уточнение, Штубер удивленно помотал головой. Он понял,
