неуверенность? Эмми следила за ним, поначалу рассеянно, а затем с непонятной настойчивостью. Но только когда основная часть молодых профессионалов перешла к позднему ужину или к раннему отходу ко сну, а Адриана упорхнула со своим тогдашним мужчиной, Дункан возник перед Эмми.
— Привет, я Дункан.
Он боком скользнул между ее табуретом и соседним пустым и правой рукой облокотился на стойку бара.
— О, простите. Я как раз собиралась уходить.
Эмми сползла с табурета, превратив его в преграду между ними.
Дункан усмехнулся:
— Мне не нужно ваше место.
— О… э-э-э… простите.
— Я хочу угостить вас выпивкой.
— Спасибо, но я как раз… мм-м…
— Собирались уходить. Да, вы так сказали. Но я надеялся, что смогу уговорить вас посидеть еще немного.
Материализовался бармен с двумя бокалами мартини, маленькими по сравнению с теми аквариумами, что подавали в других местах. Прозрачная жидкость в одном, мутноватая в другом, и в обоих — по гигантской зеленой оливке.
Левой рукой Дункан подвинул к Эмми один из них.
— В обоих водка. Это — обычная, а это, — он тронул другой бокал правой рукой, и Эмми заметила, какие чистые и белые у него ногти, какой мягкой и ухоженной выглядит кутикула, — неочищенная. Какую предпочитаете?
Боже! Кому-то другому этого хватило бы, чтобы активизировать отвращение, но не-е-ет, только не Эмми. Она нашла его просто обворожительным и уже через пару минут радостно позволила проводить себя до дома. Разумеется, Эмми не переспала с Дунканом ни в ту ночь, ни в следующие выходные, ни потом. В конце концов, до него у нее было только двое мужчин (шеф-француз не в счет — она планировала секс с ним, пока не стянула с него чересчур тугие белые трусы и не обнаружила, что имела в виду Адриана, когда говорила: «Сама все поймешь, столкнувшись с необрезанным»), и отношения с обоими были длительными. Эмми нервничала. Не стыдливость — с чем Дункану еще придется столкнуться у девушки — усиливала его решимость, и Эмми совершенно нечаянно попала в категорию труднодоступных. Чем дольше она не сдавалась, тем горячее он ее убеждал, и таким образом их общение стало напоминать отношения. Были романтические ужины в ресторанах, и ужины при свечах дома, и большие праздничные воскресные бранчи в модных бистро в центре. Дункан звонил, посылал ей в школу жевательный мармелад и банки арахисового масла, за много дней приглашал ее погулять, чтобы она не запланировала ничего другого. Кто мог предположить, что пять лет спустя все это со скрежетом застопорится, она станет такой циничной, а Дункан потеряет половину своих волос, и их союз, самый долгий среди всех друзей, развалится, как замок из песка при первом же порыве легкого ветерка?
Эмми задала этот вопрос сестре, едва та сняла трубку. С тех пор как Дункан ее бросил, Иззи в два раза увеличила обычное количество своих звонков в неделю; это был четвертый за сутки.
— Ты действительно сравниваешь ваши отношения с замком из песка, а эту девицу — с легким ветерком? — спросила сестра.
— Да ладно тебе, Иззи, побудь хоть секунду серьезной. Ты когда-нибудь думала, что такое возможно?
Последовала пауза.
— Ну, не уверена; что это именно так, — наконец произнесла сестра.
— Как так?
— Мы ходим по кругу, Эм.
— Тогда скажи прямо.
— Я просто говорю, что это не полная и абсолютная неожиданность, — мягко проговорила Иззи.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Ну, ты говоришь, что все рушится при первом появлении… э… другой девушки.
Мне кажется это не совсем точным. Дела это, конечно, не поправляет. Он-то все равно идиот и дурак и даже в подметки тебе не годится.
— Ладно, хорошо, на самом деле это было не первое появление. Все заслуживает второго шанса.
— Это верно. Но не шестого или седьмого?
— О-о. Не увиливай теперь, Иззи. Серьезно, скажи мне что ты на самом деле думаешь.
— Я знаю, что это звучит резко, Эм, но это правда.
Вместе с Ли и Адрианой Иззи поддерживала Эмми во время большего количества «ошибок» Дункана, «неправильно расцененных звонков», «оплошностей», «случайностей», «промашек» и «рецидивов», чем можно было упомнить. Эмми знала, что сестра и подруги терпеть не могут Дункана за то, что тот тянул из нее все соки; их неодобрение было ощутимым, а после первого года и вовсе еле сдерживаемым. Но чего они не понимали, просто не могли понять, так это чувства, которое испытывала Эмми, встречаясь с ним взглядом на людной вечеринке. Или когда он звал ее в душ и тер морской солью с огуречным запахом, или первым забирался в такси, чтобы она не могла лечь поперек сиденья, или знал, что суши с тунцом нужно заказывать с острым соусом, но без корочки. Конечно, у всех отношения состоят из таких мелочей, но Иззи и девочки просто не знали, что чувствуешь, когда Дункан обращает на тебя свое мимолетное внимание и полностью сосредоточивается на тебе, пусть даже всего на несколько минут. Остальные драмы казались по сравнению с этой незначительными. «Невинный флирт, не более того», — заверял ее Дункан.
Какое дерьмо!
Она разозлилась при одной мысли об этом. Да как она могла принять его объяснение, что вырубиться на диване у какой-то девицы — самое обычное дело (и ведь звучало абсолютно разумно), если выпить столько виски? Как мог снова позвать Дункана в свою постель, не получив при- Лмлемого объяснения довольно-таки странному сообщению от «старого друга семьи», которое она случайно услышала на его голосовой почте? Не говоря уже о настоящей катастрофе, потребовавшей срочного визита к гинекологу. Слава Богу, все оказалось в порядке, за исключением мнения врача, что «пустяковая припухлость» Дункана скорее всего недавнее приобретение, а не обострение, как он настаивал, со старых студенческих лет.
В мысли Эмми ворвался голос Иззи:
— …И говорю это не потому, что я твоя сестра, а я — твоя сестра, или потому, что обязана — а я, вне всякого сомнения, обязана, а потому, что искрение в это верю: Дункан никогда не изменится, и вы не будете вместе, не сможете — ни сейчас, ни вообще — стать счастливыми.
От простоты этого заявления у Эмми перехватило дыхание. Иззи, которая была моложе ее на двадцать месяцев и почти точной физической копией Эмми, в очередной раз доказала, что она бесконечно спокойнее и мудрее. Как давно уже Иззи так думает? И почему во время всех этих бесконечных девчоночьих разговоров о Кевине, некогда друге, а теперь муже Иззи, об их родителях или Дункане сестра никогда не выражала с такой ясностью эту простую истину?
— То, что ты никогда не слышала этого раньше, не означает, будто я этого не говорила. Эмми, мы все это говорили. Говорим. Просто в течение пяти лет ты пребывала в состоянии временного помешательства.
— Ты настоящая душка. Держу пари, все мечтают о такой сестре.
— Пожалуйста-пожалуйста. Мы с тобой обе знаем, что ты — упертая сторонница моногамии и видишь свое место только в рамках отношений. Тебе это ничего не напоминает? Потому что если ты спросишь меня, это ужасно похоже на мамины слова.
— Спасибо за выдающуюся доморощенную мудрость.
Может, ты просветишь меня, как все это отражается на Отисе? Уверена, разводы ужасающе сказываются на попугаях. Если вдуматься, мне следует поразмыслить о консультациях со специалистом. Боже, я помнила только о себе. А птица страдает!
Хотя в настоящее время Иззи стажировалась при больнице университета Майами по специальности акушерство и гинекология, у нее был краткий роман с психиатрией, и в разговоре она редко удерживалась от анализа чего бы то ни было — растений, людей и животных.
