— Садитесь на воду.
— Мне бы не хотелось терять вертолет. Если, конечно, удастся сперва его найти. Сигарету?
— Нет, спасибо, — отказался Луис.
Некоторое время они сидели молча. Чип, докуривая свою сигарету, взглянул наверх.
— Христос и Вэнь! Настоящие звезды, — сказал он. — Они там понаделали фальшивых.
— Неужели? — удивился Луис.
— Не сомневайтесь.
Луис окинул взглядом программистов. Покачал головой.
— Они несут настоящую ахинею. По ним, к утру Братство вымрет, — сказал он. — Но это же не так. Оно должно возродиться.
— Возродиться — да. Но для очень нелегкой жизни, — сказал Чип. — Трудности уже начались — побились самолеты, например.
Луис посмотрел на него и сказал:
— Зато не умерли номеры, которым предназначалось умереть.
Чуть погодя Чип сказал:
— Да. Спасибо, что напомнили мне.
Луис сказал:
— Конечно, будет много неприятностей. Но в каждом городе есть номеры — «недолеченные», те самые, кто писал «Боритесь с Уни». Они-то поначалу и не дадут всему развалиться. А дальше станет лучше. Люди станут живыми.
— Да, жить станет намного интересней, это уж точно, — сказал Чип, надевая сандалии.
— Вы же не собираетесь вечно оставаться на своем острове, верно? — спросил Луис.
— Не знаю, — сказал Чип. — Так далеко я не загадывал. Сперва надо туда добраться.
— Вы вернетесь, — сказал Луис. — Братство нуждается в таких, как вы.
— Вы думаете? — спросил Чип. — Я там внизу поменял себе глаз, и я не уверен, что поступил так лишь для того, чтобы провести Вэня. — Он выбросил окурок и встал. Программисты, сидевшие вокруг, глядели на него, он пригрозил им пистолетом, и они послушно отвернулись.
Луис тоже встал.
— Я рад, что бомбы сработали, — сказал он, улыбаясь. — Ведь для этого я их делал.
— Они красиво сработали, — сказал Чип. — Кинул — и бабахнули.
— Отлично, — сказал Луис. — Послушайте, что касается глаза, то я ничего не знаю. Но я уверен, что, попав к себе, вы через несколько дней вернетесь.
— Поживем — увидим. Прощайте.
— Прощай, брат, — сказал Луис.
Чип сошел с площадки и стал спускаться по каменистой дороге к парковой зоне.
Он летел над дорогами, где редкие машины лавировали среди множества стоявших; летел над рекой Свободы, где баржи слепо тыкались в берега; мимо городов, где безжизненно застыли на монорельсах вагоны, мимо вертолетов, зависших над некоторыми из них.
По мере того как он обретал все большую уверенность, управляя вертолетом, он снижал высоту полета; поглядывал на площади, где собирались и топтались номеры; проносился над фабриками с остановившимися конвейерами, над строительными площадками, где не двигалось ничего, кроме одного или двух номеров. И вновь он пролетел над рекой, над группой номеров, причаливавших баржу к берегу и глазевших вверх на вертолет.
Он летел над рекой до ее устья, и дальше, невысоко над морем. Он думал о Маттиоле и Яне, о Маттиоле, о том, как она встрепенется, оторвавшись от таза со стиркой (все же надо было ему привезти ей покрывало, почему он его не взял). Но найдет ли он их в их комнате? Не вышла ли Маттиола снова замуж, поняв, что он там пропал и никогда не вернется? Нет, ни в коем случае. (А собственно, почему нет? Он отсутствовал почти девять месяцев.) Она не сделает такое. Она…
Прозрачные капли упали на пластиковый фонарь кабины и растеклись струйками по бокам. «Сверху что-то прохудилось», — подумалось ему, но потом он заметил, что небо стало серым и справа, и слева. И еще темней оно было впереди, как небо на картинах пред-У. Это был дождь, поливавший вертолет.
Дождь! Среди бела дня! Он летел, держа одну руку на штурвале, а кончиками пальцев другой провожал сбегавшие по пластику дождевые капли.
Дождь среди бела дня! Во имя Христа и Вэня, до чего же это странно! И как это мешает!
Но было в этом и что-то очень приятное. Что-то естественное.
Он снова взялся рукой за рычаг.
«Давай-ка, брат, поменьше самоуверенности!»
Он улыбнулся и полетел вперед и вперед.
