пробка посыплется, лампочки полопаются, кто-нибудь шишку набьет. А серьезного ничего нет.
А тут у нас по курсу подводная гряда ожидалась, потому шли на двадцати метрах глубины — вот и нарвались.
Ну что? В кормовой отсек вода хлынула. Мы его заблокировали, давление в него дали и аварийно всплыли. Смотрим — дело худо. На плаву держимся, а хода нет. И не будет. Своими силами нам рулевое не исправить, винты не заменить. Полная беспомощность. А вражий берег — вот он, в пределах видимости. Да и воздушная разведка у немца хорошая была. В общем, мы как комар на ладони. Только прихлопнуть осталось.
Но пока мы об этом не думали — боролись за живучесть нашей «Щучки». Хорошо еще — не штормило, да к тому же снег пошел. И надежно нас от немца спрятал.
Авралим на палубе, внутри стараемся, а уже мысли-то о другом: а что дальше? Выбор-то в судьбе — небогатый. Или к немцам прибьет, или нас с воздуха расстреляют. Беспомощность и беззащитность. Что хуже бывает, не знаю. Что на войне, что в мирной жизни…
…Выставили на палубу вахту, наблюдателей. Собрались экипажем в кают-компании. Освещение уже вполнакала, аккумуляторы к нулю склоняются. Командир объяснил обстановку. Жестко объяснил. Да мы и сами все понимали. Прищучила немецкая мина нашу «Щучку».
А Командир «рубит» дальше:
— Лодка потеряла ход. Потеряла возможность погружения. Но не потеряла боеспособности. — Помолчал, погонял желваки на скулах. — У нас еще четыре торпеды. Два орудия с полным боекомплектом. Два «максимки». Личное оружие экипажа, наконец. Десять коммунистов, двенадцать комсомольцев. Будем воевать дальше!
Мы все молчим, а у каждого вопрос на языке: «А как воевать?» А у Командира ответ готов:
— Воевать не только силой, но и хитростью. Решение такое. При первой возможности захватываем вражеское судно и на нем, подняв советский флаг, идем в базу. Все ясно?
— Не все, — встал Штурман. — А лодка? Что с лодкой?
— Лодка? — Тут на секунду замялся Командир. — Лодку возьмем на буксир.
Ну какой там буксир? Шторма кругом, волна до восьми метров. Да Командир это лучше нас знал.
— Не получится — затопим.
— Жалко, Командир.
— Жалко? — Командир к нему повернулся, едва зубами не скрипнул. — Жалко… Ну тогда оставим на плаву. Немцы подберут, если тебе жалко.
Штурман не ответил. Да что тут ответишь? А ведь он нашу «Щучку» чуть ли не сильнее мамы родной любил.
— Все! — отрезал капитан. — По местам.
Одесса-папа рванул струны и сбацал строчку из «Варяга»: «Последний парад наступает…». Командир зыркнул на него так, что Одесса даже присел от страха.
Выпрямился:
— Я, товарищ капитан первого ранга, ничего таки дурного не имел. Я имел, что будем биться до конца. Как наш славный одесский «Варяг».
Капитан покачал головой, взял бинокль и поднялся на мостик.
А Штурман как-то вдруг призадумался и говорит:
— Одесский «Варяг»… Ну да, конечно. Броню для «Варяга» на Привозе клепали?
Одесса-папа руки к груди прижал:
— За это не скажу, товарищ старший лейтенант. А за то, что экипаж крейсера сплошь из одесситов набирали, вот за это отвечаю.
— А капитан «Варяга» с Молдаванки? — усмехнулся Штурман.
— С Пересыпи, товарищ старший лейтенант.
Покалеченная лодка мягко покачивалась на волне. Волнение небольшое, балла три, не выше. Казалось, именно косо летящий над морем тяжелый, мокрый и крупный снег прижимает верхушки волн, не давая им подняться во весь рост, вспениться белыми гребешками.
Береговая черта едва просматривалась неровной скалистой грядой.
Командир приказал проверить орудия и приготовить к бою пулеметы. Покинул мостик, спустился в еще теплое, маслянисто пропахшее брюхо «Щучки».
— Командир, — тревожно сказал ему Боцман, — я знаю этот район. До войны я ходил здесь на «Адлере».
— Кто такой «Адлер»?
— Научная шхуна Мурманской биостанции. Мы бросали с нее бутылки.
— В кого? — несмотря на крайнюю озабоченность судьбой корабля и его экипажа, чувство юмора Командира не оставило.
Боцман шутку не принял.
— Карту течений составляли. Траектории писали. Так вот здесь, Командир, очень сильная прижимная струя. Нас несет к берегу, Командир.
— Это радует. Штурмана ко мне!
— Разрешите? — Нагнув голову, в проеме переборки появился долговязый красавец Штурман. — Я как раз хотел доложить… Дрейфуем к югу, в расположение противника, со скоростью в полтора узла. Часа через три будем в пределах видимости. И в пределах досягаемости…
— Это радует. — Командир ткнул пальцем в карту: — А что здесь?
— Здесь наблюдательный пункт противника. А в двух милях южнее — его береговая батарея.
Воевать-то я, хоть и на флоте служил, на суше начал. Так война меня застала. Она у нас недели за две до 22-го июня 1941 года началась.
На Северном флоте к тому времени полная боевая готовность была, ждали мы нападения. Стали нагло в наши воды военные немецкие корабли заходить, иной раз и артиллерийский огонь открывали. Правда, без особого успеха для них и урона для нас. Потом самолеты начали наглеть. Один «мессер» даже очередь по школе дал, когда из нее детишки высыпали. Но, к счастью, никого из них не задел.
А мы, как приказано, на провокации не поддавались. Вот тут и грянуло… И оказались мы на самом крайнем правом фланге Великой Отечественной.
Флот здесь у немца еще слабый был, так он с суши попер.
У них, это уж давно всем известно, план «Барбаросса» был, а в этом плане еще один план: «Зильбер фокс» назывался. Так у немцев было закодировано наступление на нашем участке фронта. Означает этот «фокс» «Серебристая лисица» или «Серебряный лис» — по-разному переводили. А суть одна: захватить Мурманск и нашу главную базу — Полярный. Взять Кандалакшу, Ухту. Оккупировать Карелию, овладеть бассейном Белого моря. Ну и, конечно, перерезать Кировскую железную дорогу, изолировать этим Кольский полуостров.
Летом сорок первого года положение сложилось угрожающее. Немцы готовили наступление значительными силами. В районе реки Западная Лица сосредоточились горнострелковые дивизии. Это были хорошо подготовленные к ведению боя в таких условиях егеря, усиленные частями СС.
Мы же здесь оборонительных рубежей практически не имели. Предстояло в самые кратчайшие сроки — дни и часы — создать сухопутную оборону, развернуть строительство укреплений, усилить пехотные части.
Регулярной морской пехоты как таковой у нас еще не было. Она была создана в считанные дни. Из добровольцев-моряков. Но ведь с кораблей много людей не возьмешь. В морпехи спешно набирали молодых краснофлотцев, проходивших учебу в школах корабельных специалистов, брали из береговых частей и тыловых служб, собирали моряков запаса, прибывавших с Большой земли. Меня тоже из учебки забрали. Получил я стальную каску, винтовку, подсумок и пошел немца воевать. Боевого опыта у нас не было, не хватало умения. Зачастую и оружия не хватало.
Но была у нас флотская гордость, неукротимая ненависть к врагу. И лихачество наше морское. Как в атаку — так каски долой, бескозырку на голову, ленточку в зубы и вперед: «Полундра!» Перепоясывались,
