чувствовали несправедливость жизни. Уверенный в себе император, проводящий разумную политику, продемонстрировал бы снисходительность к людям, отрекшимся от своих убеждений и потерпевшим полное фиаско в своей попытке совершить государственный переворот. Их выступление, как и жестокость наказания, создало вокруг декабристов атмосферу мученичества; царское самодержавие навлекло на себя позор варварской расправой с восстанием. Надо сказать, что фактически никакого суда над декабристами не было. Следствие закончилось, но обвиняемые не получили возможности выступить в суде, у них не было ни адвокатов, ни какой-либо другой помощи. Пятерых декабристов приговорили к смертной казни через повешение; царь заменил первоначально вынесенный приговор о четвертовании.[12]
Но чувство жалости и сострадания к ста двадцати декабристам, осужденным на разные сроки на каторгу и поселение в Сибирь, затмило даже ужас, связанный с казнью, которая в России, в отличие от Запада, применялась в исключительных случаях при совершении наиболее тяжких преступлений. Многие были приговорены к пожизненному заключению. Жены могли последовать за мужьями только в том случае, если бросали детей, понимая, что никогда больше не вернутся домой. Кто-то оказался в Сибири просто потому, что некоторое время посещал тайное общество, хотя и не участвовал непосредственно в заговоре. Адские условия труда определялись тяжестью вины заговорщиков. Наиболее выносливые из ссыльных приспособились к условиям жизни в Сибири, а вот слабые лишались рассудка или умирали. В 1856 году, после смерти Николая I, был издан манифест об амнистии декабристов, и оставшиеся в живых смогли вернуться в Европейскую Россию и воссоединиться с семьями. История декабристов и их семей не для одного поколения российского общества служила доказательством бесчеловечности системы, которая продолжала отыгрываться на людях, не представлявших никакой опасности.
Однако восстание декабристов явилось не просто человеческой трагедией. День 14 декабря наложил отпечаток на все царствование Николая I. Маловероятно, что он когда-нибудь мог поверить в конституционализм или либерализм. Но он был умным человеком, понимавшим, в чем кроются причины отставания России, и весьма сожалевшим об этом. Если бы не восстание, Николай, вероятнее всего, натворил бы гораздо больше бед. Теперь, после выступления декабристов, царское самодержавие страшилось любых перемен. В годы наиболее интенсивного индустриального и социального развития Европы все усилия России в этих направлениях, напротив, были сведены существующим крепостничеством на нет. Реформа 1860-х годов не смогла возместить ущерб, нанесенный четырьмя прошедшими десятилетиями. Проблема российского крестьянства оставалась главным источником отставания страны и косвенной причиной революционных взрывов, которые периодически сотрясали общество вплоть до 1917 года.
Восстание декабристов положило начало современной эре политических событий в России. Ссылка революционеров-дворян развеяла последний миф о XVIII веке как эпохе российского просвещенного абсолютизма. Периоды компромисса и реформ представлялись призрачными интерлюдиями между этапами борьбы двух непримиримых сил XIX века – реакционных и революционных. Царизм получил наглядный урок: обществу, включая привилегированные классы, нельзя доверять. Если часть дворянства (многие из них были связаны узами родства с царской фамилией) способна на «безрассудное стремление к изменениям» существующего режима, где же искать защиту институту самодержавия? В ответ режим попытался преобразовать Россию в некое подобие современного полицейского государства, поскольку уже нельзя было слишком рассчитывать на характерные для классической модели признаки – лояльность и пассивность подданных. Бюрократическим нововведением явилось создание Третьего отделения Имперской канцелярии – прототип печально известных учреждений, процветавших в России (и в период самодержавия, и в советские времена) и дошедших до наших дней. Охранка, ВЧК, КГБ разделяли с Третьим отделением грандиозную моралистическую концепцию охраны государства; прозаичные функции обычной полиции не шли ни в какое сравнение с деятельностью этих организаций. Третье отделение, отыскивая и ликвидируя подрывные элементы, должно было не просто сохранять, а усиливать всеобщее благосостояние. Современный тоталитаризм окружил некой сентиментальностью такого рода институты. Чего только стоит легенда, что Николай назначил начальником Третьего отделения графа Бенкендорфа, уполномочив его осушить слезы и успокоить православных россиян.
На самом же деле Третье отделение должно было заниматься крупномасштабным политическим шпионажем, доносительством и пресекать в корне любую подрывную деятельность, чтобы (как это произошло 14 декабря) она не смогла перерасти в государственную измену. Поскольку прежние административные органы проявили неоправданную, если не сказать – преступную небрежность, тайной полиции следовало действовать в обход обычных каналов, а ее шеф становился доверенным лицом монарха и одним из наиболее высокопоставленных имперских сановников. Вскоре функции Третьего отделения были значительно расширены и включили решение таких, казалось бы, не связанных с его деятельностью вопросов, как политика в области культуры, статистики и тому подобное. [13]
Третье отделение заложило основы будущей системы российских спецслужб с их своеобразным подходом к таким понятиям, как государственная измена и подрывная деятельность в отношении государства. Большинство государств, имевших тайную полицию, прибегали к услугам агентов- провокаторов. Однако именно Россия была первым государством, где под действия спецслужб подводилась философская база. Как зло является составляющей каждого человека, так и в обществе всегда зреет потенциальная измена; она может быть обнаружена и в литературной критике, и в исторических трудах, и в живописном полотне, на первый взгляд абсолютно безобидном. Спецслужбы, соответственно, должны не просто предотвращать или карать явные действия, направленные на подрыв государства, но раскрывать неосуществленные преступления и сурово наказывать за возможность их совершения. Позже мы увидим, что агенты спецслужб не только проникали в секретные организации, но, как это ни парадоксально, нередко провоцировали на противоправные действия. Со временем революционное движение должно было обрести психологическое сходство со своими преследователями: дух инквизиторства, постоянный поиск «изменников» и неуважение к законным нормам и правилам.
Посеянные Николаем на русской почве семена тоталитаризма наиболее очевидно проявились в культурной сфере. До 1825 года основным источником тревоги являлись приходящие с Запада политические идеи, подвергавшиеся жестоким гонениям со стороны правящего режима. Французская революция положила конец идеям просвещения, с которыми носилось русское самодержавие. В 1815 году был сделан очередной шаг к реакционной политике, символом которой стал Священный союз, созданный по инициативе русского самодержца Александра I. Восстание декабристов заставило правительство осознать важность идей, как философских, так и политических, и чреватых серьезными последствиями высказываний разного рода писательского люда. Теперь журналистика и литература подвергались особо пристальному изучению. Будь то сюжет исторического романа или описание страстей в поэтическом произведении – все теперь подвергалось тщательному изучению в целях выявления изменнических настроений и антипатриотических чувств. Власти старались подкупить журналистов и литераторов. Под строжайшую цензуру попал величайший поэт России. Пушкину, связанному узами дружбы с декабристами, словно школьнику, пришлось выносить оскорбительное обращение, выслушивая то похвалу, то ругань в адрес своих произведений.[14]
Возникла новая популяция журналистов, так называемая продажная «желтая» пресса, оплачиваемая правительством. Ожидалось, что они, осмеивая западные идеи и нововведения, встанут на защиту абсолютизма, православия и русского национализма. Невозможно было выполнить поставленную задачу, не сообщая сути западных идей, а потому даже самые подобострастные и продажные писаки время от времени попадали в тюрьму. То же самое происходило и в рядах официальных цензоров: где уверенность в том, что бдительность и рвение вышестоящих чиновников не позволит обнаружить им тайный смысл в самом безобидном романе или статье?
Современная русская культура зарождалась в атмосфере крайней подозрительности. В каком-то смысле попытка применения репрессивных мер спровоцировала неизбежное. Когда из цепи были удалены некоторые звенья, русская литература активно включилась в решение политических и социальных вопросов, а высокопрофессиональная критика превратилась в один из основных способов революционной пропаганды. В XIX веке самодержавие было попросту не способно организовать культурную жизнь по образцу современного тоталитарного государства. Репрессии внесли раскол между правительством и
