— Но разве можем мы допустить, чтобы ты за нас платил? — воскликнул Аллен.— Как ты думаешь, смогу я когда-нибудь зарабатывать столько, что мне будет по карману такой расход?
— Разумеется,— ответил Оливер.— Будь благоразумен, Аллен, ты сам увидишь, что в Нью-Йорке не так уж трудно зарабатывать деньги. Предоставь все мне и немного подожди.
Но уговорить брата было нелегко. Он уселся на покрытую вышитым шелковым покрывалом кровать и резко спросил:
— Сколько, по-твоему, смогу я зарабатывать в год?
— Не знаю, право,— засмеялся Оливер,— никто здесь не тратит время на подсчет своей прибыли. Но как бы там ни было, хватит на все, и кое что даже останется. Помни лишь одно: чем больше ты потратишь, тем больше сможешь получить.
И видя, что озабоченное выражение не сходит с лица брата, Оливер уселся, заложив ногу на ногу, и продолжал развивать свою парадоксальную философию расточительности. Его брат приехал в город миллионеров. Здесь существует избранный круг «привилегированных», как их называл Оливер, и денег у них куры не клюют. Он сам увидит, что в Нью-Йорке ничто не обходится для начала карьеры дороже бережливости. Если он не будет жить как джентльмен, его исключат из круга избранных, и тогда трудно даже представить себе, как он сможет существовать.
Поэтому он сразу должен настроить себя так, чтобы ничему не удивляться; делать все, что делают другие, и платить столько, сколько платят другие, и главное—проделывать это с полной непринужденностью, будто никогда иначе и не жил. Он быстро завоюет соответствующее положение. А пока от него требуется одно: чтобы он предоставил все заботам брата.
— Со временем сам увидишь, что в моих руках все связи; относись к жизни полегче и дай мне возможность познакомить тебя с нужными людьми.
Все это звучало очень заманчиво.
— Но понимаешь ли ты,— допытывался Монтэгю,— для я чего я сюда приехал? Я вовсе не желаю попасть в число «четырехсот». Я хочу заниматься юридической практикой.
— Прежде всего,- ответил Оливер,— тебе не следует говорить о четырехстах семействах, это вульгарно и глупо, и вообще все это выдумка. Второе. Ты намерен обосноваться в Нью-Йорке, и тебе необходимо знакомство в деловых кругах,— тогда ты сможешь получить практику в качестве юриста, практику в игре на бильярде, вообще любую практику в чем бы тебе ни заблагорассудилось. Но без этих связей ты с таким же успехом можешь практиковать в Дагомее. Ты мог бы, конечно, приехав сюда, начать свою карьеру и самостоятельно, без моего содействия, но тогда за двадцать лет ты не добился бы того, что с моей помощью получишь в течение двух недель.
Монтэгю был почти на пять лет старше брата, и дома он всегда относился к нему почти по-отечески. Однако теперь их роли переменились. Он нашел это положение даже забавным и с легкой улыбкой снисхождения решил принять на себя роль прилежного ученика, познающего тайны столицы.
Братья условились, что никто не должен знать о их соглашении. Миссис Монтэгю, которая почти совсем ослепла, будет продолжать здесь свою обычную тихую жизнь, довольствуясь обществом «няни Люси». Что касается Элис, то она, как почти всякая женщина, едва ли станет интересоваться экономическими проблемами; если добрые феи вздумают осыпать ее своими дарами, она охотно их примет.
— Элис создана для жизни во дворце,— заявил Оливер.
Увидев ее, он даже вскрикнул от восхищения. Когда он уезжал, она была высокой и худенькой шестнадцатилетней девушкой. А теперь ей исполнилось девятнадцать, и на лице ее и в волосах заиграли нежные отсветы зари. В автомобиле Оливер повернулся к кузине, внимательно поглядел на нее и загадочно произнес:
— Из тебя выйдет толк.
Элис переходила из одной комнаты в другую, громко выражая изумление.
Все здесь на первый взгляд было спокойным, ничто не бросалось в глаза. Все было простым, но какой-то странной, озадачивающей простотой, тщательно обдуманной. Это была роскошь, но роскошь, проникнутая такой самоуверенностью, что едва снисходила до самой себя в своем аристократическом высокомерии. Даже человек с примитивным вкусом поневоле начинал через некоторое время это ощущать и проникался чувством благоговейного трепета. Нельзя было долго оставаться в этих комнатах, отделанных драгоценным ореховым деревом и обитых шелком с ручной вышивкой, не почувствовав какого-то волнения, даже если вы знали, что обстановка каждой комнаты обошлась в восемь тысяч долларов, а вывезенная из Парижа ткань, которой затянуты стены, стоила семьсот долларов ярд.
Монтэгю стал все оглядывать. Он обратил внимание на бронзовые рамы огромных двойных окон, на огнеупорные бронзовые двери, на бронзовые электрические канделябры, зажигавшиеся одним прикосновением к кнопке и заливавшие комнату мягким сиянием; на стулья стиля marquise и duchesse с такой же обивкой, как и стены, на огромное кожаное кресло-кушетку с прикрепленной к изголовью поворачивающейся во все стороны лампой. Когда отворялись дверцы гардероба, он автоматически освещался изнутри. Был здесь и подвижной трельяж, позволяющий видеть собственную фигуру со всех сторон. У кровати находился небольшой бронзовый стенной шкафик, куда ставилась обувь и противоположная дверца которого выходила в переднюю; коридорный мог взять обувь и, вычистив, поставить ее обратно, никого не потревожив.
Каждая из ванных комнат была величиной с гостиную, с полом и стенами из белоснежного мрамора и дверью из заграничного зеркального стекла. Перед огромной фарфоровой ванной были прикреплены к фаянсовой трубке стеклянные ручки, облегчающие выход из ванны, а вокруг душа висели льняные занавеси, которые каждый день менялись. Тут же стоял специальный мраморный стол для массажа, и достаточно было нажать кнопку, чтобы появился массажист.
Монтэгю решил, что чудесам не будет конца. Исключалась, например, всякая возможность, чтобы старинные бронзовые часы показывали неверное время, так как они постоянно контролировались специальным электрическим прибором, соединенным с конторой отеля. Не следовало открывать окна и напускать с улицы пыль: комната вентилировалась автоматически, температуру регулировал выключатель, с обозначениями «тепло» и «холод». Администрация предоставляла в ваше распоряжение гида, который демонстрировал перед вами все оборудование отеля. Вы могли наблюдать, как при помощи электричества замешивается для вас хлеб на специальных плитах из матового стекла, как проверяется электрическим светом доброкачественность подающихся к столу яиц. Можно было заглянуть и в огромный электрический холодильник, где красовались маленькие отбивные бараньи котлеты, каждая на отдельной подставке. На вашем этаже помещалась буфетная с холодильниками и духовками, обслуживаемая «немым официантом» — пневматическим лифтом. Вы могли иметь свое отдельное столовое белье, столовую и чайную посуду и, при желании, своего дворецкого. Но детей ваших сюда не допустили бы, находись вы даже при смерти, это было небольшой уступкой владельцу отеля, который вложил в одну только меблировку полтора миллиона долларов.
Через несколько минут зазвонил телефон; Оливер подошел.
— Пришлите его наверх,— сказал он.
Вот и портной,— сообщил он, вешая трубку.
— Чей портной?—спросил брат.
— Твой,— ответил он.
— Разве я нуждаюсь в новых костюмах?
— Сейчас у тебя нет никаких костюмов,— последовал ответ.
Монтэгю как раз в это время стоял перед сложным трельяжем, который назывался «костюмер». Он оглядел себя, потом взглянул на брата.
Одежда Оливера была под стать здешней обстановке; сначала казалось, что она проста и даже слегка небрежна, и только мало-помалу вы начинали понимать, что она оригинальна, изысканна и очень дорога.
— Неужели твои нью-йоркские друзья не окажут мне снисхождения, хотя бы потому, что я только что из провинции? — насмешливо спросил Монтэгю.
— Может быть, и окажут,— последовал ответ,— я, например, знаю по крайней мере сотню людей, которые одолжили бы мне деньги, и все же я не попрошу.
— Но, в таком случае, когда я смогу появиться в обществе? — спросил Монтэгю, представляя себе, что
