зазывающий: «Выходите, стар и мал после дневных трудов повеселиться, отдохнуть». Молодежь соберется, сначала песни поют, потом танцуют. Начинаются соревнования девушек. Девушки кружатся, ногами такты отбивают и всем улыбки посылают: «Смотрите, мол, какие мы красивые».
И каждой хочется быть лучшей. Это настоящие соревнования, не то что сейчас в заводе соревнуются, кто больше работает. Больше продукции дашь, о тебе в стенгазету напишут, передовиком назовут… Последний танец «гопак». Это уже соревнование ребят. Сначала плавно, тихо, потом гармонист ускоряет темп и пошли, как говорят «навпрысядкы» танцевать. Это настоящие соревнования. Ребята здесь соревнуются, кто лучше и дольше удержится на ногах. Земля дрожит! Когда один остается, тогда человек шесть ребят схватят его на руки и три раза высоко подбросят. Это награда победителю. На другом конце деревни еще одна группа молодежи. Здесь танцев не бывает, поют все вместе. Особенно отличалась Катюша, по прозвищу «соловей». Жила она на окраине деревни с бабушкой, которую мамой называла. В школу ходила всего три года. Коровы у них никогда не было, но гусей держали. Катя их пасла, а когда подросла, нанялась коров пасти. В шестнадцать лет ее принял на работу пан Филипп, свеклу выращивать. С этого времени и заметили ее трудолюбие. Но больше поражала ее память и способность петь. Достаточно ей услышать два-три раза песню, и она уже знает ее. Все жители знали, что у бабки Ксени есть девочка- сиротка, да кому до этого дело.
Парубки первые окружили ее вниманием за красоту.
Сама белолицая, а глаза черные. Всякий хотел рядом сесть и песни петь. Когда ее голос соединялся с другим, и самый слабый голос становился звонким. Но особой близости с Катюшей никто не имел. У нее был большой недостаток — бедная. Говорят, бедному парню жениться день мал, а если бедная девушка, то и вовсе трудно замуж выйти.
Пошел ей двадцатый год, имела много друзей, а друга не имела. Зато в каждом доме, где женят сына, в списках невест стоит первая Катя. Всякий раз жениху задают вопрос: «Кого хотел бы взять?» Ответ один: «Катю». Но недолго идет разговор о ней: «Какое будет приданое, ведь она бедная, безродная, что с нее возьмешь?»
Деревенская молодежь веселится, а у меня заказчики сидят. Закажут пару подков сделать, работы на десять минут, зато час рассказывают то за свою племянницу, то еще за какую-нибудь родственницу, как за какой-то товар. Или начнут говорить за знакомую девушку, да так расскажут, что хоть женись на ней, а когда уезжают, как бы между прочим добавят: «Заказ приеду с ней забирать, сам увидишь ее красоту, вот крест на себя кладу, не лгу».
Перекрестятся на пороге и уходят.
Пока я в доме вожусь с заказчиками, молодежь сходится возле моего дома и продолжаются песни до глубокой ночи. В таких случаях я провожал Катю домой. Потом, чтоб не задерживаться со своими заказчиками, домой не приходил, а прямо на вечеринку.
Однажды собрались мужики решать вопрос, как устроить баню в деревне. Решили сделать все сами, только для этого надо договориться с паном Филиппом — его земля, за сколько можно купить. Все решили, что договариваться буду я. После работы пошел к нему не за себя, за народ хлопотать. Бывал я у него и раньше был пан любитель поговорить, кто женится, кто замуж выходит. На этот раз пан Филипп был особенно приветливый. У ворот меня встретил слуга, который и передал мою просьбу увидеться с ним. Вышел пан, пригласил меня в дом на чашку чая. Такое счастье не всякому выпадало. Хозяйка стол накрыла, самовар на стол поставила.
— Ну, Тимофей, садись за стол, рассказывай, какое горе тебя привело ко мне? Что, жениться задумал? — посыпался на меня град вопросов. — Сам знаешь, дочки у меня нет. Имею два сына далеко отсюда, на родине в Германии учатся. Что-то не желают ехать на Украину. Выкладывай, что заставило тебя мой дом посетить… ешь, пей, но крепче вишневой наливки у меня не бывает. Да и вообще-то ты ужинал? Вижу, нет. Да и кто тебе ужин сготовит? А ты знаешь где твои мать и отец? Не знаешь. А откуда у тебя фамилия «Гроссман». Это что, семейная тайна? Да ты ешь, ешь, не стесняйся моих вопросов. Что сможем — вместе разрешим.
— Чтоб сказать нужда, не нужда, и горе не горе. Мужики послали с просьбой к вам, — с трудом вставил я, — уж если угодно вашей добродетели, продайте нам кусок земли, по сходной цене. Мужики толковали, баня в деревне нужна. Все расходы берем на себя. А для этого поначалу землю надо иметь. А уж потом будем думать, как строить. Рабочая сила у нас дармовая, сами будем строить, а вот из чего, я и не знаю. Меня послали только за землю поговорить.
— Ну что ж, считайте земля у вас есть. На пустыре, за кузней. Я хотел там строить маслобойню и мельницу, не просто ветряную, а настоящую, паровую, чтоб народ со всех деревень ехал с заказами. Нужно масло — бей масло, нужно крупу — делай крупу, нужна мука простая или крупчатка — делай муку. Я вот только неделю как возвратился из Германии. Договора заключал. А какая у них техника сложная, а здесь кроме лошадей и волов ничего нет. У них машины на полях работают, хлеб тоже машины молотят — где надо двадцать человек, всего одна машина работает. Моя-то родина Германия и сам я немец, имя мое правильно не Филипп, а Феликс. Побывал у своих стариков, им уже за семьдесят, обсуждал с ними свою затею, но думаю, что для этого там земли маловато, так что даю ее вам под баню, стройматериал для бани у меня тоже есть. Завтра воскресенье, после службы Божьей и обсудим.
Любопытство меня разобрало, и я решился спросить:
— А как получилось, пан Филипп, что родители в Германии живут, а вы здесь — на Украине?
— Давно это было, Тимофей. Посмотри, какие здесь прекрасные поля, кругом чернозем, земля родючая, вот мои родители и приехали на Украину, да не с пустыми руками, а с золотом. Губернатор Харькова любил золотишко, они договорились, оформили документы на эти земли. Кругом была степь, бери сколько хочешь, а наемной силы — только давай работу. И плату не просили большую, за харчи работали и на зиму хлеба дай. Кругом хутора появились. Дома поначалу не строили, а только землянки, как кроты все жили под землей. Год, два поживут так, начинают дом строить. В основном занимались скотоводством, кругом степь, раздолье. Мой дед племенных овец привез с Европы, первый кузню построил, а потом кирпичный завод — «цыгэльней» называли. Там я еще с пятнадцати лет был кузнецом.
Поля тогда обрабатывали деревянным плугом, сохой называли, а нам из Германии привезли с полсотни металлических плугов — «иссаковский» в обмен на шерсть и кожи. Овец развелось в каждом дворе целые стада — не знали, куда девать мясо? Шерсть и кожу отделанную можно сбыть, а мясо все не съешь, собакам давали, а иногда и закапывали. Тогда мои родители открыли коптильный цех, возили копчения в город на продажу. С этого, Тимофей, видишь дом построили какой. А в тысяча девятьсот двадцать первом году на Украине был большой неурожай. Родители мои уехали опять в Германию, а мне все оставили в наследство. Так вот, Тимофей, мой род давно эти места обжил. Думали головой, тяжело работали руками, так и разбогатели.
А мне все больше хотелось узнать от дяди Тимы о его жизни, поэтому я постоянно приставал к нему, с вопросами.
— Дядя Тима, вы лекции посещаете, а на лекциях говорят, что за границей капитализм — эксплуатация человека человеком, одни богатые, а другие бедные. В нашей стране ведут борьбу с обогащением, у нас все равны. Я как только отработаю два года за то, что меня учили работать кочегаром, так и уеду, только не знаю куда. Как долго ждать, целых два года! Я просто поражаюсь, дядя Тима, как вы смогли отработать здесь уже семь лет, это не работа, а каторга, бурлаки на Волге лучше жили, хотя унылые песни, но пели, а мы петь разучились. А что нам платят? Аванс дают, а с получки одни удержания. Надеялся, к зиме подсобираю деньжат, пальто себе куплю, да куда там, опять в рваной фуфайке зимовать буду. Почему вот уже пять месяцев как я получаю зарплату, но ее хватает только на еду, да и то с трудом. Я надеялся собрать денег не только на пальто, но и на туфли тоже. Разогнался. Нет, два года я не выдержу, убегу, на север или юг, но убегу. На лекциях говорят, что сейчас ведется борьба с пережитками капитализма, чтоб все люди были равными. Что ж это получается, чтоб все были как я, раздетые и полуголодные?
— Да, Гриша, с обогащением борьбу ведут и своего добились. Среди рабочего класса богатых нет, все равные, все бедные. Ты говоришь, как отработаешь, уедешь на юг или на север. А если повезут, куда сам не захочешь, на восток или на запад? Ведь идут слухи, что заводы закрепят за рабочими.
— А как это может быть?
