грузить уголь — так, для разминки. Борис был знаменит тем, что две свои комнатушки превратил в самую шикарную квартиру во всем районе. Прежде всего он сломал перегородки и сделал один большой зал с антресолью, двумя фонтанами и камином, причем трубу от камина вывел в вентиляционную отдушину. Это было нерасчетливо: в первое же пробное разжигание камина мы чуть не задохнулись от дыма. После этого жильцы начали протестовать, и каждый раз, когда Борис задумывал воздвигнуть новое сооружение и подносил материал, устраивали перед домом пикеты. Особенно усердствовала Кириллиха. Она была уверена, что наш дом вот-вот рухнет или сгорит и что причиной тому — безрассудство жильца наверху. Но Борис только улыбался и продолжал совершенствовать свою квартиру. Закончив сооружение камина, установил на балконе какую-то американскую электропечь, но оказалось, ток для этой печи требовался трехфазный и его пришлось вести от чаеразвесочной фабрики через две улицы. Правда, когда печь все-таки подключили, Борис показывал на ней чудеса кулинарии, все женщины сбегались смотреть.
В комнате Бориса все было необычно: и дверь невероятной толщины, которая одновременно служила и шкафом, и утюг, включавшийся автоматически, когда откидывалась гладильная доска, и голая стена в одних розетках — под разное напряжение; но самым необычным был радиопроигрыватель «Колокол». Каждый вечер, вернувшись с работы, Борис выставлял «Колокол» в окно и запускал музыку; сам садился рядом с проигрывателем и осоловело счастливый смотрел на улицу. Заводил он одну и ту же джазовую пластинку Утесова. Борис считал, что своей музыкой вносит определенное новаторство: осовременивает, учащает ритм жизни нашей улицы, будоражит сонливые умы, подгоняет тех, кто идет не в ногу со временем.
В те дни наш дом вообще напоминал музыкальную шкатулку или, вернее, расстроенный орган. Женщина с кошками пела, Кириллиха слушала радио, Борис запускал джаз. Трудно представить, каково было матери с ее привязанностью к классике, уж я не говорю об отце, который вообще любил тишину.
Надо отдать должное Борису — иногда он появлялся на кухне и спрашивал:
— Вам не мешает моя музыка?
— Мешает! — опережала всех Кириллиха. — И даже очень мешает! И мешает дым! Когда вы курите, он так и идет сквозь щели в потолке.
Вот какие истории происходили у меня перед глазами. И не где-то там, а у нас в доме. Что и говорить, веселый был у нас домик.
Каждый из наших соседей на все имел собственное мнение. Как-то мой отец простудился, и Кириллин посоветовал ему выпить чай с коньяком. Отец выпил, но тут же пришла тетя Липа и принесла ликер с молоком. Отец выпил и его. А потом зашел Борис с водкой и они с отцом опорожнили целую бутылку. Отец был пьян — хоть выжми, но поразительная штука — на следующее утро выздоровел.
Прославленный Борис работал официантом в единственном ресторане нашего города «Встрече». Стоило кому-нибудь появиться во «Встрече», как Борис подскакивал с ослепительной улыбкой и, поигрывая мускулатурой, говорил:
— Добрый день! Вам опять то же самое? — и приносил блюдо, которое посетитель заказывал в прошлый раз.
У него была профессиональная память: он помнил любимые блюда абсолютно всех в нашем городе и даже приезжих из других городов, которые появлялись во «Встрече» хоть раз.
Борис был официантом виртуозом. Он мог нести на подносе восемнадцать тарелок! И при этом, как слаломист, лавировал между столов. Он нес тарелки «на зрителя» — легко, играючи. Наверно, можно научиться носить по столько тарелок, но это еще не будет артистизмом. Так же, как можно научиться стоять на проволоке, но это не будет искусством. А вот если ты стоя еще и улыбаешься! Циркач на турнике делает фигуры хуже спортсмена-гимнаста, но мы ахаем, потому что он еще и обыгрывает каждый трюк.
Кроме всего прочего, у Бориса было чутье: стоило взяться за бутылку, как он вырастал из-под земли; только подумаешь про жаркое — он тут как тут. Да еще рассказывает городские новости, советуется, покупать ли брату велосипед, то есть сразу устанавливает атмосферу непосредственности. Под конец он вообще садился за стол посетителя, выпивал с ним, закусывал.
В пристройке к особняку Домовладельца обитал с семьей дворник, бывший фронтовик со множеством ранений. Это был многогранный человек: он писал стихи, ходил на выставки в краеведческий музей и спорил с художниками, постоянно совершенствовал орудия своего труда; по утрам перед работой делал гимнастику и обливался водой по системе какого-то голландского врача, после работы массировал тело рукавицей, а на ночь пил чай, заваренный по способу Кириллина, «чтоб проснуться со свежей головой». Часто наш дворник договаривался с дворником из соседнего квартала: они делили нашу улицу на две части и подметали мостовую наперегонки — тем самым одними из первых в стране ввели в практику метод соревнований.
Кроме чая, наш дворник имел пристрастие к бодрящим напиткам и делал наливки из ягод и фруктов и вообще из всего, что попадалось под руку. Выпьет стакан вина и ходит по улице, ищет собеседников. Под Новый год он подрабатывал в детских садах, наряжаясь Дедом Морозом, а летом время от времени ходил по домам, ремонтировал «мелочевку»: оконные рамы, косяки дверей, почтовые ящики.
Дочь дворника, девчонка лет шести, меня ужасно мучила: то «пойдем в парк», то «давай поиграем в разбойников» — тоже нашла товарища! Кстати, в то время я не имел успеха у девчонок моего возраста, зато нравился детям, собакам и старушкам. Детям потому, что, став подростком, так и не повзрослел, собакам — за дикие игры и склонность к авантюрам, старушкам потому, что был невероятно болтлив — известное дело, все старушки любопытны, они выуживали из меня самую свежую информацию. И вот, стало быть, приставала ко мне дочь дворника, приставала, и однажды я решил ухлопать на нее полдня с тем, чтобы покончить с этим раз и навсегда. Я все утро играл с ней в разбойников, потом мы пошли в парк, и там я укатал ее на каруселях, потом мы карабкались на дамбу, катались до одури на трамвае… Наконец она сказала:
— Пойдем домой, я устала.
К нашей улице мы добрались почти на карачках, зато с тех пор она оставила меня в покое.
Но из всех наших соседей самым интересным и загадочным был человек, который жил над нами. Помню, прошел целый месяц с момента нашего приезда, а я все его не видел. Он был столяром: целыми днями из его комнаты доносились звуки строгающего рубанка и удары деревянного молотка. Я представлял его комнату заваленной стружкой, верстак с набором инструментов и новую пахучую мебель. Каждый вечер, засыпая под строгание, я отчетливо видел его, склонившегося над верстаком, с застывшей улыбкой, с папиросой за ухом, с каплями пота на лбу и очками, съехавшими на кончик носа… Утром, когда я просыпался, сверху уже слышался визг рубанка. Помню, в эти минуты мне всегда было стыдно, что так долго сплю — невидимый мастер теребил мою совесть, пробуждал желание тоже поработать, сделать что-то полезное. В конце концов он добился своего, я не выдержал, попросил у дяди Феди пилу, молоток, доски, гвозди и принялся мастерить полку на кухне. Полка получилась не ахти какой ровной, тем не менее меня похвалили все женщины и попросили сделать еще одну.
После полок я сделал табуретку, потом этажерку для книг, валявшихся в коридоре. Последние мои работы были вполне удачными. Слух о моем мастерстве прокатился по улице, и на меня посыпались заказы — кто ж не хотел получить полку или табуретку, да еще задаром?! Я не отказывался и старался вовсю. Мои руки покрылись волдырями и занозами, я сильно уставал, но это была какая-то приятная усталость — усталость, которую я не испытывал до сих пор. Впервые я делал полезные вещи и познавал счастье от работы. Самым неожиданным оказалось то, что это счастье было намного сильнее, чем всякое другое — более полным и сияющим, что ли — чем счастье, которым я упивался, когда убегал из дома, и когда бездельничал у бабушки, и когда мне купили велосипед, и даже, когда разговаривал с девчонками, которые мне нравились.
После этого столяр, работавший над нами, стал для меня особенно близким, как бы напарником по работе. Я все время хотел познакомиться с ним, но долго не решался, а когда решился, он неожиданно уехал.
Над протоками
Смутно помню — было ли это на самом деле или я все выдумал. Иногда так отчетливо вижу многие
