названию.
В течение тридцати лет Манцура считали ведущим частным хирургом, имевшим огромное влияние и богатство. У него был особняк на побережье океана и большая яхта на пристани нью-йоркского Айленда. Туда доктор Манцур имел обыкновение удаляться каждую пятницу вечером после напряженной операционной недели — подальше от своих пациентов и их обеспокоенных родственников. Всем хирургическим резидентам было хорошо известно, что в течение выходных и праздников старый Манцур был недоступен. Критические больные, настоящие или кажущиеся, вынуждены были ждать до понедельника.
Вторым хирургом в правящем триумвирате был доктор Махмуд Сорки. Сын персидского аятоллы изучал медицину в Иране и обучался хирургии под крылом Манцура. Он женился на местной медсестре и утвердился в частной практике. Настоящий хирург-ковбой Сорки много лет считался коллективом госпиталя «лучшим скальпелем». Он тоже был очень богат.
Третий в триумвирате — врач-терапевт Херб Сусман, единственный коренной американец в этой группе. Еврей-полукровка, взращенный Бруклином. Выпускник Карибской медицинской школы, он закончил резидентуру по внутренним болезням в Парк-госпитале, где встретился и подружился с Сорки. Энергичный Сусман стал клиническим профессором терапии.
Сусману и Сорки по пятьдесят лет, они были близки как братья, проводили время в лучших манхэттенских ресторанах и в казино Багамских островов с женщинами из Атлантик-Сити, объединенные любовью к одинаковым шуткам, громкому смеху и обильной выпивке. Их старый наставник Манцур был вдовцом, не заглядывался на женщин и не переедал. Всегда спокойный, с непроницаемым лицом покерного игрока, он стал серой достопримечательностью госпиталя и, как я убедился со временем, моим подлинным наказанием.
Глава 2. Маленькая операция
Если ты хочешь попасть в штат какого-нибудь госпиталя, играй под дурачка, пока тебя не возьмут.
28 сентября 1998 года
— ДЫШИ, давай, дыши! Ты знаешь как… Ради Бога, дыши!
Тихий сухой глоток—рот открылся, но грудь не двигается. Что-то заело, что-то мешает ему… Я заметил быстрое движение глаз, уровень кислорода в крови стремительно падал. Еще тридцать секунд максимум, и мозгу конец, если сначала не разорвутся легкие—абсурд, но интересная возможность.
Потом я понял, что знаю эти симптомы, наблюдал за ними достаточно часто. Какое-то время умирающие больные борются с неожиданным исходом, но вдруг их уносит за роковую черту, откуда нет возврата. Я начал хладнокровно отмечать детали поэтапного умирания больного.
Голова откинулась в сторону. Амплитуда осциллографа подпрыгнула на экране, оставляя истеричный янтарный точечный след — хаотичную запись затухающей жизни мозга, выполняемую под монотонное хныканье электронного «бипера». Удивительно устойчивый безошибочный «биип-биип-биип» говорил, что сердце, похоже, будет работать, с мозгом или без мозга.
Ошеломленный, я ощутил свой собственный сердечный ритм, сливающийся с ударами сердца умирающего.
Непреодолимая тяжесть тянула меня вниз, в бездну. Утекали последние капли моей, а не его жизни…
Потом цвета взорвались, ритмичный электронный пульс сменился хаотичным звоном. Тревога? Сбой аппарата? Темно, не могу привести мысли в порядок, будто кто-то нагнетает в легкие влажный песок. Я рвусь на поверхность подобно бакену со дна темного океана, холодный пот выступает на лбу. Остается только звон…
Это телефон. Я лежу в постели, часы на радиоприемнике показывают четыре часа утра. Выждав минуту, чтобы прийти в себя, я потянулся к трубке; такой ранний звонок может означать только одно — вызов в госпиталь. Как ни старался, я все-таки умудрился опрокинуть стакан воды на ночной столик, когда нащупывал трубку.
— Алло? — в моем голосе звучало раздражение.
— Доктор Зохар? Доброе утро! — Это был бодрый голос Майка Силверштейна, нашего резидента четвертого года. Наполовину я был уже разбужен его утренним взрывом счастья, но другая половина полагала, что это не имеет никакого отношения ко мне в четыре утра.
— Доброе утро, Майк! — прокашлялся я, не делая больших усилий, чтобы казаться вежливым. Отодвинувшись от теплого тела жены, я глубоко вздохнул.
— Сожалею, что разбудил вас, — продолжал Майк, не обращая внимания на мое явное недовольство. У нас экстренный случай, вы уже проснулись?
Я тянул с ответом, заполняя паузу громкими стонами.
— Продолжай… — ответил я с закрытыми глазами, годы практики научили меня мысленно сосредотачиваться на ситуации, обсуждаемой по телефону.
— Мужчина, пятьдесят пять лет, курильщик, пьющий. Инфаркт миокарда был два года назад, без признаков сердечной недостаточности, никаких лекарств не принимал… Хотя нет, простите, он на аспирине… Вчера в пять вечера поступил в приемное отделение с рвотой свежей кровью, артериальное давление было низким. Состояние улучшилось после переливания нескольких литров жидкости. Гастроэнтеролог сделал ему эндоскопию и обнаружил большую язву в двенадцатиперстной кишке, она кровила. Они что-то инъецировали в окружающие ткани с целью гемостаза. Час назад его опять рвало — целая пинта сгустков, давление снизилось до восьмидесяти…
Я сел на край кровати, пытаясь спасти свои очки от воды, разлившейся по столу. Больной нуждался в немедленной операции. Силверштейн был нашим лучшим резидентом, я уважал его интеллект и доверял его профессиональным навыкам и клиническому описанию.
— Алло, — Силверштейн вывел меня из задумчивости (в таких случаях моя жена спрашивает: «Ты со мной?»).
— Да… — сказал я осторожно.
Если Силверштейн видит проблему, значит, она существует Ему можно верить, в отличие от одного нашего шефа-резидента с Берега Слоновой Кости. Когда тот говорит, что кому-то нужно открывать живот, на самом деле речь идет о какой-нибудь глупости типа гастроэнтерита. Разговаривая с ним, я не паникую до тех пор, пока он не скажет, что с пациентом все в порядке.
— Хорошо, Майк, этот парень должен быть быстро прооперирован.
— Я знал, что вы так скажете, доктор Зохар, операционная заказана, уже все готово. Радецки занят катетеризацией центральной вены, кровь на подходе… Когда мы можем начать?
— Я буду через сорок пять минут.
— Доктор Зохар, только одна деталь, ее вам следует знать: пациента зовут Пеллегрино, ему принадлежит ресторан, и у него хорошая медицинская страховка!
— Майк, ты много болтаешь, готовь этого парня, мы не можем оперировать труп.
— Нет, — засмеялся он, — никак не можем.
— До встречи…
Платежеспособный пациент? Это хорошо. Кто откажется оперировать такого? Но это не Силверштейна ума дело… И потом, в неотложных случаях я стараюсь не знать о возможностях пациента, сначала операция. Если он может заплатить — приятная неожиданность, если нет — ничего нового. Большинство моих пациентов не были застрахованы или сидели на «Медикэр» — медицинской страховке, по которой платили гроши. Пациенты с хорошей страховкой почти никогда ко мне не попадали — они были профильтрованы и отобраны нашей внутренней хирургической мафией.
