Андрей Рубанов
Великая Мечта
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
– Понятно, – сказал Юра. – А как ты мечтаешь умереть?
Я усмехнулся и крутанул руль.
– Что за вопрос? Естественно, в канаве. Русский писатель обязан умереть в канаве. Как Толстой. Как Хлебников, Грин, Платонов.
Юра поморщился.
– Взрослый человек, двадцать один год – и до сих пор хочешь стать писателем?
– Стану обязательно. А потом – помру в канаве. Вонючим грязным бродягой.
– Да, это благородно, – сказал Юра, и его глаза сузились. – И чтобы хоронить тебя приехали дети и внуки на «роллс-ройсах».
– Именно так.
Стояли в небольшой, но плотной утренней пробке, у самого выезда на площадь Восстания, имея с правого борта огромную, в полнеба, гранитную глыбу сталинского высотного дома, а с левого – вереницу граждан, спешащих ко входу в метро. Еще левее тянулся длинный ряд ларьков, переполненных высококачественными и дорогостоящими западными товарами всемирно известных брендов: спирт «Рояль», сигареты «Магна» и так далее. На фоне обычного и вечного цвета моего города – серого всех его оттенков – яркие глянцевые упаковки и блестящие этикетки словно светились изнутри. Купи и наслаждайся! Отдельно, более солидно – уже не в кривоватых сараюхах, а в магазинчиках с отдельным входом, – потребителям предлагались электрические чайники и магнитофоны, а также их гибриды, не менее престижных марок: «Мекасоник», «Акайва», «Панашарп»; все пестрело, все призывно мерцало всевозможными разноцветными огоньками, радовало глаз, победительно оттеняло унылый кирпич зданий и сулило немыслимые наслаждения в процессе эксплуатации.
Однако обитатели большого города не торопились раскошеливаться. Главным образом по причине отсутствия содержимого в кошельках. Обычное дело для тысяча девятьсот девяносто первого года.
Наблюдая обитателей через открытое окно машины (а кто в веселом месяце июне катается по городу с закрытыми окнами?), я очень их жалел. Особенно тех, кто постарше. На их глазах столица всемогущей коммунистической империи, с завораживающей, ошеломляющей стремительностью превращалась в город желтого дьявола. То, что пять лет назад беспощадно клеймилось с красных трибун, со страниц книг, с телеэкранов – теперь вовсю торжествовало, бубнило клаксонами дорогостоящих лимузинов, шелестело рекламными разворотами в газетах, глумилось, звенело монетой, золотозубо ухмылялось, безостановочно ползло; сегодня обнаруживалось там, где еще вчера царила сонная тишина.
Теперь обитатели – девяносто из ста – имели на лицах печать тревоги и недоумения. Сейчас они угрюмо спешили на свои низкооплачиваемые работы.
А мы с Юрой свою уже сделали.
– Еще благородно – издохнуть на тюремной больничке, – продолжил Юра, закуривая. – От тубика или менингита.
– Дохнут животные, – сказал я.
– Бывает – и люди дохнут.
Однажды мой друг попался на незначительной афере и год отсидел в Бутырке. Он находился на свободе двадцатый день. Когда он говорил о больничке, его лицо стало злым и гордым.
Меня, привыкшего жать гашетку до упора, езда в пробке очень утомляла. Что может быть унизительнее, чем непрерывно манипулировать рычагами и педалями и при этом двигаться со скоростью пешехода? Я ведь не пешеход. Пешеходы – вон, бредут, опустив головы, а мы с Юрой вольготно полулежим в креслах, расслабив спины и шеи, положив локти на нижние кромки окон, и рассматриваем окружающую действительность с превосходством.
– А как мечтаешь умереть ты?
Юра застеснялся.
– Представь: девяносто лет. Хрен не стоит. И вообще ничего не работает. Дышишь через раз. Пукаешь кефиром. И вот, когда понимаешь, что уже – все, незачем дальше портить общий воздух – тогда идешь в самый грязный кабак, в самый простонародный шалман. Заказываешь мяса и водки. Неторопливо ешь. Гоняешь туда-сюда халдея. И тем временем наблюдаешь за соседними столиками. Выбираешь самую стремную компанию самых что ни на есть конченых уродов – и посылаешь их всех на хуй! От души. Конкретно. Членораздельно. Словесно опускаешь. Выписываешь по полной программе. Дальше – махаловка, и тебе суют бутылочную розочку в живот... Скажи, сильно?!
– Сильно, – оценил я, в очередной раз продвигая машину на пару метров. – А назавтра в желтой прессе статьи. «Девяностолетний старик погиб в пьяной драке, которую сам спровоцировал». Юра подумал и возразил:
– Заголовок – плохой. «Которую» – вредное слово. Лишнее. Заголовки должны быть в телеграфном стиле. Чисто под Хемингуэя. Старик погиб в драке. Точка. Ниже, более мелким шрифтом: «Он сам спровоцировал свою смерть».
– Ты прав.
Юра проучился на факультете журналистики московского университета полтора года и любил порассуждать на газетные темы. Единственная опубликованная им статья писалась в соавторстве со мной шесть лет назад. Тогда мы оба еще пребывали в статусе пылких девятиклассников, пытающихся как-то дерзать по жизни, – еще по той, старой жизни при старых порядках.
– Хотя, – продолжил мой лучший друг, закидывая в рот пластинку дорогостоящей жевательной
