Итак, в 1914 году эта волевая юная леди отправила своего будущего мужа в огромный бурлящий город, наполненный кинотеатрами, театрами и концертными залами, — город, в котором раздавались не только лязг и грохот верфи и металла, но и звуки музыки. Там Джим Уайт сумел найти работу в кинотеатрах и театрах, а также на крупной верфи на реке Клайд.
На свадебной фотографии Джима и Ханны 1915 года запечатлены большие семейства Уайтов и Беллов. Фотография, на которой засняты многие любимые дядюшки и тетушки Альфа, отлично сохранилась, хотя и сделана больше восьмидесяти лет назад. В последнем ряду свадебной группы стоят два молодых человека — это братья Джима, Мэти Боб Уайты. В юности Альф проводил очень много времени с этими двумя дядями. Мэтью Уайт был всего на тринадцать лет старше Альфа, который видел в нем скорее брата, чем дядю. Этот веселый человек с простодушным лицом и озорной улыбкой был прирожденным шутником, который смеялся большую часть своей жизни. Второй дядя, Роберт Уайт, был намного серьезнее. Он обладал острым чувством юмора, характерным для большинства членов обоих семейств, но при этом был глубоко мыслящим человеком высоких принципов. Дядя Боб, энтузиаст и оптимист, считал мир местом больших возможностей. Именно эти качества привлекали к нему юного Альфа Уайта в годы становления его личности, именно Роберту Уайту он потом будет подражать.
В первом ряду на той старой фотографии сидит молодой человек в военной форме. Это Альфред Уайт, младший брат Джима и единственный дядя, которого Альф никогда не видел. Он служил сержантом в 19-м батальоне Даремской легкой пехоты и погиб в сражении на Сомме через год после свадьбы Джима и Ханны. Семья тяжело переживала утрату безвременно ушедшего юноши, но имя его продолжало жить. Альф родился через пятнадцать месяцев, и его назвали в честь дяди, отдавшего свою жизнь в тот роковой день.
Родственники со стороны семьи Беллов были очень общительными людьми. Они всегда говорили, что думают, не обращая внимания на мнение окружающих. Со свадебной фотографии на нас смотрят лица Стэна и Джинни, брата и сестры Ханны, — они воплощали в себе кипучую энергию Беллов. Альф обожал дядю Стэна, невысокого подвижного человека с улыбчивым лицом, светившимся дружелюбием. Как и другие дядюшки Альфа, он был фанатичным футбольным болельщиком и не пропускал ни одного домашнего матча в Сандерленде. Он громко комментировал игру, вертя головой во все стороны и откровенно высказывая свое мнение. Никто не знает, успевал ли он при этом следить за игрой. Джим Уайт (или «Папаша», как всегда называли его Альф и вся семья) являлся его полной противоположностью. Он тоже был преданным болельщиком клуба, но, кроме довольной улыбки или мучительного спазма лицевых мышц, ничем не выдавал своих эмоций.
Когда Альф впоследствии приезжал в Глазго, он всегда с огромным удовольствием наблюдал, как его отец — тихий, сдержанный человек с учтивыми манерами — пытается стать незаметным в компании своих шумных веселых родственников. Папаша на всю жизнь запомнил матч на стадионе Айброкс в Глазго, где Стэн, сидя в окружении орущих болельщиков «Глазго Рейнджере», громогласно высказал свое мнение об игроках их команды: «Утиные яйца[2]!» Это старое сандерлендское выражение, и не нужно быть уроженцем Северо-Восточной Англии, чтобы понять его значение. Папаша был счастлив, что им удалось уйти со стадиона живыми.
Стэн был не единственным Беллом, внушавшим Папаше желание спрятаться. Он пережил множество неловких минут в компании своей золовки Джинни, которая громко высказывала свое мнение в общественных местах, часто провоцируя не менее шумную реакцию. Джинни все это очень нравилось, она получала удовольствие от скандала, но так и не дождалась поддержки от зятя. Связав свою жизнь с семьей Беллов, Папаша быстро научился одной вещи — тихо и незаметно исчезать.
В конце октября 1916 года крошка Альфред Уайт, всего трех недель от роду, покинул Сандерленд и поселился в самом крупном городе Шотландии, — здесь он проживет первые двадцать три года своей жизни. Он провел счастливое детство среди общительных и дружелюбных обитателей этого большого шумного города, поэтому Альф Уайт в душе всегда считал Глазго своей родиной.
Его любовь к городу чувствуется в посвящении, которое стоит в начале его четвертой книги «Ветеринар за работой» («Vet in Harness»). Оно просто гласит: «С любовью — моей матери, живущей в милом старом городе Глазго».
Альф был не одинок в своей привязанности к этому харизматическому городу. Многие уроженцы Глазго с гордостью вспоминают о своем происхождении, несмотря на то, что с годами город приобрел довольно-таки незавидную репутацию. В период между двумя войнами многие большие города Британии пользовались дурной славой, а Глазго был хуже всех. Впоследствии Альф с плохо скрываемой яростью следил за телевизионными передачами о Глазго. В них город представал как мерзкое скопище грязных трущоб, населенных бандами, которые сначала перережут тебе глотку, а потом станут задавать вопросы. «Никого не интересуют хорошие стороны Глазго, — возмущался он. — Почему они не говорят о славных дружелюбных людях, о великолепных домах, парках и художественных галереях? А дивная природа вокруг?»
В представлении многих Глазго был «убогой картинкой в красивой рамке». Да, многие его районы не назовешь благопристойными, но где еще в Британии есть крупный город с такими великолепными пейзажами и изумительной природой, и все это буквально на расстоянии вытянутой руки? Жителям Глазго по-настоящему повезло: замечательная игровая площадка начинается прямо от порога, и это не пропало даром для юного Альфа Уайта. Став старше, он часто убегал от шума и грязи города в близлежащие холмы и долины. Счастливые часы, проведенные в «красивой рамке» Глазго, зародили в нем любовь к дикой, нетронутой природе, о которой он много лет спустя будет писать с таким чувством.
Одним из отличительных признаков архитектуры Глазго были многоквартирные дома. Эти мрачные многоэтажные здания стоят на улицах города, словно гигантские часовые. Они стали символом Глазго в начале прошлого века (19-го), когда огромные потоки иммигрантов хлынули в страну в поисках работы. Глазго, известный в то время как «второй город империи», переживал экономический подъем, и многоквартирные дома стали решением жилищной проблемы. В сущности, они были первыми высотными жилыми зданиями в Британии.
Семья Уайтов сменила три дома, пока жила в городе, и первым из них была квартира на первом этаже многоквартирного дома на Йокер-Роуд (позже улицу переименовали в Дамбартон-Роуд) в Йокере, пригороде Глазго, расположенном на восточном берегу реки Клайд.
Многоквартирные дома Глазго имеют ужасную репутацию: они считаются воплощением нищеты и убожества. На самом деле они широко различались по степени респектабельности. Черные дома Горбалса — квартала на другой стороне реки Клайд, — выглядели ужасно, как снаружи, так и внутри. Центральная лестница — так называемый «коридор» — с темными мрачными ступенями, с убогими квартирками по обеим сторонам, поднималась на самый верх здания. Многие семьи в бедных районах Глазго — Горбалсе или Каукадденсе — ютились в одной или двух комнатах. Отдельные туалеты были редкостью, и двадцать- тридцать человек пользовались одной уборной, которая, как правило, находилась на улице. Там процветали нищета и болезни. Многие дети болели рахитом из-за недоедания. Я помню, у бабушки работала молодая женщина с искривленными ногами, что свидетельствовало о детстве, проведенном в нищете и лишениях. Неудивительно, что люди, жившие в этих кошмарных условиях, часто прибегали к насилию и выпивке, пытаясь хоть ненадолго избавиться от своего убогого существования.
Однако другие дома, в частности тот, в котором Альф провел свои первые годы, относились к совершенно иной категории. Хотя снаружи они выглядели не очень привлекательно, внутри они были вполне благопристойными. Войдя в такой дом, часто испытываешь удивление. За скучным, иногда даже мрачным фасадом скрывались вместительные, радующие глаз комнаты с высокими рельефными потолками.
Квартира на первом этаже, в которой Альф провел свои первые годы, может, и не была лучшим образцом квартир Глазго, но все же выглядела вполне прилично. Подъезд в его доме был облицован кафелем. Это имело большое значение: если стены в твоем подъезде не просто покрашены, а облицованы плиткой, значит, ты сумел немного подняться по социальной лестнице. В каждой квартире было по три- четыре комнаты — большая гостиная с прилегающей к ней кухней, одна, иногда две спальни, ванная и туалет. Ниши в гостиной перегораживали занавесками, и получались дополнительные спальные места.
