болезни – кромзагарцы считали как письменный, так и устный символ своей личности самым священным предметом частной собственности и, даже будучи при смерти, отказывались сообщить чужакам свое имя. Когда Лиорен поинтересовался, почему местные жители бросались на пришельцев, хватая все, что попадется под руку, а друг с другом дрались безо всякого оружия, то кромзагарец ответил, что нет никакой особой чести в том, чтобы убить своего сородича, разве что только ценой великих усилий и подвергая себя большой опасности. По той же самой причине кромзагарцы избегали убивать больных, слабых и умирающих.
Сам же Лиорен свято верил, что отнимать жизнь у другого разумного существа – бесчестнейшее деяние. Положение обязывало его уважать чужие воззрения, какими бы шокирующими они ни казались ему, прошедшему суровую школу тарланского воспитания. Однако традиции кромзагарцев Лиорена просто коробили, и он ничего не мог с собой поделать.
Постаравшись поскорее поменять тему разговора, Лиорен спросил:
– А почему после драки вы забираете раненых и лечите их, а убитых оставляете там, где они упали? Мы знаем, что вашему народу известно кое-что о медицине, о целительстве, так почему же вы оставляете мертвых непохороненными – ведь это создает дополнительный риск распространения болезни среди населения, и так уже зараженного чумой? Зачем вы подвергаете себя этой совершенно ненужной опасности?
Больной был крайне слаб. Кожа его почти целиком была усеяна чумными бляшками. Несколько мгновений Лиорен не верил в то, что кромзагарец сумеет ему ответить, и даже в то, что он слышал вопрос. Однако абориген неожиданно заговорил:
– Разлагающийся труп действительно опасен для тех, кто проходит мимо. Но страх и опасность необходимы.
– Но зачем? – упорствовал Лиорен. – Чего вы добиваетесь, намеренно подвергая себя страху, боли и опасности?
– Мы приобретаем силу, – прошептал кромзагарец. – На время, на очень краткое время мы снова ощущаем себя сильными.
– А мы за очень краткое время, – заявил Лиорен с уверенностью целителя, располагающего всеми средствами медицинской науки Галактической Федерации, – сделаем так, что вы будете ощущать себя сильными и здоровыми безо всяких драк. Ведь вы же хотите жить в мире, без войны и болезней?
Неизвестно, откуда вдруг взялась сила в этом умирающем теле. Больной вскричал:
– Никогда, никогда на памяти ныне живущих не было такого времени, чтобы не было войны и болезни. Даже наши предки такого времени не помнили. А истории про времена, когда разрушенные ныне города были заселены здоровыми и счастливыми кромзагарцами, теперь рассказывают только для того, чтобы усмирить маленьких голодных детей, которые скоро вырастут и смогут драться и больше не станут верить этим выдумкам.
Вам следует покинуть нас, незнакомец, – тихо продолжал больной. – И дать нам жить так, как мы жили всегда. – Кромзагарец приподнялся на носилках. – Мысль о том, чтобы войны совсем не было, так страшна, что смириться с ней невозможно.
Лиорен задавал и еще вопросы, но больной, хотя и пребывал в трезвом уме и вообще пошел на поправку, не желал с ним разговаривать.
Лиорен нисколько не сомневался, что в ближайшее время будет найдено средство для медикаментозного лечения болезни, которой страдали более десяти тысяч кромзагарцев. Однако в душу врача закрадывались сомнения: стоило ли спасать вид, воюющий только тем оружием, которым его обеспечила эволюция, только потому, что лишь в драке получал возможность ощутить удовольствие? Строгие правила схваток, которыми руководствовались дерущиеся кромзагарцы, ни в коей мере не делали сами схватки менее варварскими. Да, аборигены не дрались со слабыми противниками, с детьми и с немногочисленными стариками, но лишь из-за того, что в подобных поединках почти отсутствовал риск и такие поединки, судя по всему, приносили слишком мало удовлетворения. Лиорен радовался, что в его обязанности входило только лечение ран и что ему не нужно было заниматься лечением исковерканной, на его взгляд, психики кромзагарцев.
И все же бывали случаи, когда Лиорен, стараясь отвлечь больного от удручающих мыслей о собственном плачевном состоянии, рассказывал ему о межзвездных путешествиях и Галактической Федерации. Лиорен говорил о том, какие удивительные, какие разнообразные формы может принимать жизнь, пытался вбить в головы аборигенов мысль, что они обитают на одной из многих сотен планет, населенных разумными существами. Конечно, по образованию и уровню знаний кромзагарцы очень уступали Лиорену, но от природы были восприимчивы и умны.
Интересно, что во время прослушивания рассказов Лиорена у больных кромзагарцев резко улучшалось состояние, и тогда тарланин гадал: будет ли страсть аборигенов к войне, к рукопашным схваткам удовлетворена за счет треволнений мирной жизни? Однако больные наотрез отказывались – не хотели или не могли (воспитание не позволяло) – рассказывать о себе подробнее, говорить о социальном поведении, моральных ограничениях, о чувствах, питаемых к тем или иным предметам, – вернее, такое происходило лишь тогда, когда больной был тяжело болен и плохо владел собой.
На самом деле Лиорен так толком и не знал, как чувствуют себя его пациенты, ибо на привычный для любого врача вопрос «как вы себя чувствуете» здесь никто не давал ответа.
«Ргабвар» должен был прибыть через двое суток, и Лиорен решил отправить самых разговорчивых больных в Главный Госпиталь Сектора для обследования и лечения, и еще он решил проконсультироваться со старшим медицинским сотрудником «Ргабвара».
Доктор Приликла был цинрусскийцем, представителем единственной в Федерации цивилизации эмпатов – существ, улавливающих чужие эмоции.
Лиорен попросил, чтобы встреча состоялась на медицинской палубе «Ргабвара», а не в переполненном карантинном отсеке «Веспасиана» – по причинам как практического, так и личного характера. Уровень фонового эмоционального излучения пациентов на «Веспасиане», несомненно, был крайне высок и очень огорчил бы доктора Приликлу. Лиорен считал, что нет ничего дурного в том, чтобы сочувствовать коллеге. К тому же на корабле-неотложке будет удобнее поделиться с эмпатом своими сомнениями по поводу кромзагарцев и будет больше надежд, что эти сомнения не достигнут ушей подчиненных, – так рассуждал Лиорен. Он твердо полагал: руководителю, для того чтобы добиться уважения и повиновения подчиненных, следует во все времена демонстрировать уверенность.
Вероятно, тех же взглядов придерживался и эмпат, но скорее всего Приликла на расстоянии уловил эмоциональное излучение Лиорена, верно проанализировал его и согласился на то, чтобы встреча прошла наедине. Лиорен был благодарен, но не удивился. Это так естественно – стремиться свести к минимуму излучение своих неприятных эмоций, – тогда другие тебе ответят тем же.
Цинрусскиец разместился на уровне глаз Лиорена над одним из смотровых столов – крупное, но при этом невероятно хрупкое насекомое, кажущееся сравнительно небольшим только по сравнению с внушительными габаритами Лиорена. Из трубчатого, покрытого хитином тела торчало шесть ног толщиной с карандаш, еще четыре более тонкие передние конечности и четыре пары широких радужных, почти прозрачных крыльев. Приликла медленно поднимал и опускал крылья, что позволяло ему неподвижно парить над столом с помощью подсоединенных к его тельцу устройств, создающих невесомость. Только на Цинруссе, где атмосфера была необычайно плотна, а сила тяжести составляла всего лишь одну восьмую от стандартного показателя, у летающих насекомых мог развиться разум, появиться цивилизация, и они смогли освоить межзвездные перелеты. Лиорен не знал ни одной расы в Федерации, которая не считала бы цинрусскийцев самыми красивыми изо всех разумных существ.
Одно из узких отверстий в изящной, изогнутой яйцеподобной головке Приликлы издало последовательность мелодичных трелей и щелчков, которые в переводе прозвучали
