на чужой территории.
Внезапно Донелли сказал:
– Посмотрите туда, – он показал рукой. – Похоже, там что-то горит.
– Где?
Он указал на ферму, и я заметил, как слабый дымок поднимался из раскрытых дверей какого-то сарая, заполненного соломой. Несколько минут спустя оттуда потянулись к небу черные клубы дыма, извиваясь и кружа, как неведомые духи, взметнулся огромный язык бушующего пламени. Внезапно Донелли побежал, его пистолет бился о ягодицу, а огромный пес мчался рядом, словно пони. Мы перелезли через ограду и оказались на грязном поле, где рылись свиньи. Со стороны фермы к горящему сараю бежали какие-то люди.
Я не видел смысла в подобной спешке: все равно мы ничего не могли сделать с разбушевавшимся пожаром, поэтому я спокойно продолжал идти по полю, засунув руки в карманы. Спустя пять минут я присоединился к Донелли. Безусловно, перед нами предстало впечатляющее зрелище огромного пламени, охватившего весь сарай: языки огня вздымались к небу, а остатки сгоревшей соломы падали на наши головы и плавали в воздухе серыми хлопьями. Стояла невыносимая жара, невозможно было подойти к пожару ближе, чем на пятьдесят ярдов. Искры взлетали подобно гигантскому фейерверку. Я пытался заговорить с Донелли, но он не обращал на меня никакого внимания. Я взглянул на его лицо: с отвисшей челюстью, остановившимися глазами, будто сделанными из голубого стекла, он уставился в одну точку. Казалось, он упивался пламенем и дымом. Даже когда ветерок подул в нашу сторону, и глаза у меня заслезились от дыма, он продолжал остановившимися, широко раскрытыми глазами смотреть на бушующий пожар. Что-то такое было в выражении его лица, будто он погрузился в состояние странной экзальтации. В какой-то степени я разделял его чувства: действительно, пожар представлял из себя захватывающее, величественное зрелище.
Я заметил, что другие люди начали посматривать на нас явно неодобрительно, будто мы не имели права находиться здесь и наблюдать за пожаром. Я отступил чуточку назад и прислонился к забору. Через полчаса, когда от сарая уже ничего не осталось, кроме металлических перекрытий, наконец прибыла пожарная машина.
Кто-то сзади обратился ко мне:
– Пожалуйста, назовите ваше имя.
Я обернулся и увидел плотного полицейского, строго глядящего на меня. Явно враждебно были настроены и двое сопровождавших его мужчин, вероятно, это были работники с фермы. В руках они держали пистолеты. Я назвал себя и сообщил, что пришел сюда с полковником Донелли. Старший из мужчин недовольно пробурчал:
– Ага, так значит, вы приятель Донелли.
Я с удивлением отметил враждебный тон его голоса.
Полицейский недовольно глянул на него и обратился ко мне:
– Скажите, пожалуйста, вы долго тут находи-тесь?
– С самого начала пожара. Мы прогуливались неподалеку, когда заметили дымок в сарае.
Меня озадачил следующий вопрос, хотя ответ на него было дать нетрудно.
– Кто вы?
Когда я объяснил, что читаю лекции в Батон-Руж, полицейский стал вежливее. У меня в кармане лежал контракт на лекции и удостоверение личности, которое я всегда держу при себе в Америке. Я было уже собирался высказать свое искреннее возмущение: разве что-нибудь противозаконное есть в том, чтобы стоять здесь и наблюдать за пожаром? Но полицейский, внимательно ознакомившись с моим удостоверением, вежливо поблагодарил и направился к Донелли вместе с двумя сопровождающими его мужчинами. Огромный рыжий пес, стоявший рядом с Донелли, угрожающе зарычал и присел, готовый к прыжку. Донелли удержал его за поводок. Разговор был краток. Я увидел, как он что-то сказал и указал на меня. Затем подошел ко мне, зевнул устало и предложил:
– Итак, нам пора уходить.
Пожарная машина наконец начала лить воду на уже догорающий пепел, и облака пара и дыма взметнулись в воздух, неся за собой обгоревшие угли.
– Что тут происходит? Почему они так враждебно настроены?
– Не обращайте внимания. Тут всегда подозрительно относятся ко всем незнакомцам.
– Надеюсь, они не думают, что это мы подожгли сарай?
Он неопределенно пожал плечами и беззаботно начал насвистывать мелодию веселой «джиги». Он шел назад такими же широкими шагами, но меня поразило, что его напряжение исчезло. Когда он спешил на пожар, то лихорадочно болтал без умолку и был похож на человека, которого преследует какая-то навязчивая идея. Теперь он расслабился и пришел в отличное расположение духа. Когда мы входили в дом, он даже положил мне на плечо руку и облегченно сказал:
– Итак, я думаю, мы заслужили по доброй рюмочке.
Он достал бутылку английского эля «Уортингтон». Когда я смотрел, как он беззаботно что-то напевает про себя, наливая эль в бокалы, я тоже слегка расслабился, усталость подавила во мне чувство страха, и смело задал ему вопрос:
– Надеюсь, вы не имеете никакого отношения к пожару?
На мгновение я испугался: не слишком ли многое я себе позволяю. Но он спокойно протянул мне бокал эля и с невинной ухмылкой нашкодившего школьника, которому все сошло с рук, сказал:
– Странный вопрос. Каким это образом я мог поджечь сарай?
Внезапно, с какой-то необъяснимой определенностью я понял, что именно он был виновником пожара. Возможно, моя уверенность в его виновности исходила из-за тона его голоса или из-за того, как он воспринял мой вопрос. Он нисколько не удивился ему, а ведь невинный человек проявил бы недоумение,
