с ума не сошёл.
У Фрэнки есть двое младших братьев, о которых он привык заботиться, поэтому он не колебался, что делать с ребёнком. Он согрел малышку, спрятав её под одеждой.
Фрэнки отвёз девочку в госпиталь имени святой Марии. Врачи осмотрели её и сказали, что пребывание в мусорном баке не повредило её здоровью. Они полагают, что девочку бросили, как только она родилась. Её матери требуется врачебная помощь. Мы просим её приехать в госпиталь имени святой Марии, где она сможет воссоединиться с дочерью.
На девочке не было даже пелёнки, поэтому никто не знает, где искать её родных. Она здоровенькая, белокожая, светловолосая и весит три килограмма. Сестры в больнице называют её очаровательным ребёнком. Малышку назвали Эйприл, потому что она родилась первого апреля.
— Сначала я решил, это чья-то шутка, — улыбается Фрэнки, прижимая к себе крошечную Эйприл. — Если мать за ней не вернётся, может быть, мне разрешат её удочерить?
Жаль, что тебе не разрешили, Фрэнки.
Жаль, что тебе давно не семнадцать. Интересно, мы смогли бы поладить? Я так и осталась маленькой, самой низкой в классе — во всех классах, где я училась, попробуй, сосчитай. Я худенькая, вопреки всем усилиям Мэрион меня раскормить. Она пичкает меня молоком: молоко с хлопьями, молоко с мюсли, молочные коктейли, рисовые пудинги, какао с молоком, клубничные шейки. Она изобретательна, отдаю ей должное, и с моей стороны несправедливо воротить нос и кривить губы, но я терпеть не могу молоко — хотя когда-то сосала его так усердно, что сдёргивала соску с бутылочки. Да, Фрэнки, я так толком и не выросла, но меня уже не спрятать под рубашкой.
Интересно, как бы это выглядело? Быть может, у тебя теперь волосатая грудь и пивной живот. Тебе тридцать один. У тебя наверняка свои дети.
На фото в газете ты очень симпатичный. Я зачитала статью до дыр. Я так близко подносила пожелтевшую бумагу к глазам, что наши с тобой лица расплывались тысячами маленьких точек. От меня там только голова. Остальное скрыто под твоей рубашкой.
Мои глаза открыты, я смотрю на тебя. Я щурюсь от яркого света — и все же смотрю на тебя, а ты смотришь на меня. Ты улыбаешься так, будто я особенная. Может быть, так велели фотографы, чтобы сделать трогательный снимок. Может быть, ты действительно меня полюбил. Но в таком случае… почему ты ни разу не появился? Возможно, тебе запретили мои приёмные родители. Возможно, ты пытался со мной встретиться. Вдруг ты не шутил, когда сказал, что хотел бы меня удочерить?
Семнадцатилетним мальчикам не доверяют брошенных девочек. Почему? Если бы моя настоящая мать примчалась в больницу и сказала, что хочет взять меня назад, ей бы наверняка разрешили. Пускай она бросила меня в мусорный бак и захлопнула крышку. Все дело в том, что мы — родственники. Кровь гуще воды. Она единственный кровный родственник, о котором я знаю точно — и о котором я ничего не знаю.
Я постоянно о ней думаю. Ну, не совсем постоянно. У меня новая жизнь. Вполне счастливая. Меня любят. У меня есть дом. Мне нравится новая школа. У меня хорошие подруги — Кэти и Ханна…
Интересно, что они мне подарят? Кэти, наверное, книгу. Не для девочек, а для девушек — в яркой обложке и с кучей подробных описаний любовных сцен. Наверное, сперва она прочитает её сама. Пускай. На перемене мы встанем кружком, будем зачитывать отдельные пассажи вслух и хохотать до колик.
Ханна подарит косметику. Нет, лак, какой-нибудь яркий, необычный цвет, и мы будем раскрашивать друг другу ногти на большой перемене.
У нас будет чудесный завтрак. Обычно мы приносим еду из дома, но Мэрион не даёт мне ничего вкусного. (Хлеб из отрубей, сыр, морковь, йогурт и салат, будто я обезьянка.) У нас с Кэти и Ханной традиция: по праздникам мы убегаем в кондитерскую и покупаем пончики со сливками.
Я думаю о пончиках, и мой рот наполняется слюной. У меня никогда не было праздничного завтрака. Я хочу праздничный пончик, хочу к Кэти и Ханне, хочу весёлый день рождения, как у всех. Но я не такая, как все. Я сама по себе.
Я иду дальше, мимо школы. Я ускоряю шаг — ещё заметят. Я бегу. Не могу идти в школу. Не могу идти домой. Мне надо вернуться назад.
3
— Нельзя оглядываться назад. Нужно двигаться вперёд. — Так сказала Кэти, и её голос был твёрд.
Разумеется, она говорила не обо мне, а о Ханне. Дело было всего-навсего в мальчике, который пригласил Ханну на свидание. Всего-навсего. Мальчика звали Грант Лэйси. Если бы вы учились в нашей школе, вам бы это о многом сказало. Даже имя у него не такое, как у всех, — так зовут рок-звёзд или футболистов. А посмотришь, как за ним бегают девчонки, — и поверишь, что он действительно рок-звезда. Однажды он наверняка станет знаменитым. Он играет в школьном оркестре — классические пьесы, изредка джаз, — а на переменах выдаёт соло на гитаре. То яростно и напористо бьёт по струнам, то нежно и тоскливо перебирает их, глядя на тебя так, словно влюблён. А ещё он хороший футболист. Может быть, не такой хороший, как профессиональные спортсмены, но кому нужны эти жалкие недоумки, похваляющиеся своими мышцами? Гранта взяли в школьную команду: во-первых, он самый популярный парень в школе, а во-вторых, у него потрясающие ноги, стройные, длинные и сильные, и каждая девочка в школе мечтает пройтись с ним рядом.
Так говорят девчонки. Я подражаю им и делаю вид, что с ума схожу по Гранту, как Ханна, Кэти и все остальные. Но втайне от всех я считаю, что он самовлюблённый болван. Он мне не нравится даже внешне. Он красивый. Слишком красивый. Знаете, как бывает, когда перекрутишь яркость телевизора и красный цвет кажется варёным, как панцирь лобстера, а зелёный как трава в стране Телепузиков? Кто-то переборщил с настройками Гранта. Его черты слишком правильные, слишком точёные, волосы слишком светлые, глаза слишком синие, улыбка чересчур ослепительная. Ну и улыбка! Готова спорить, он каждый вечер тренирует её перед зеркалом. Один уголок губ поднимается вверх, второй слегка опускается вниз, без излишнего оптимизма. Улыбка говорит: «Да, я крут!» Он улыбнулся Ханне — и она полетела к нему, не чувствуя под собой ног.
Мы страшно удивились. Ну конечно, мальчики всегда обращают внимание на Ханну. Нас с Кэти они не замечают. Кэти крупная, весёлая; она напрыгивает на людей, как Тигра. Я больше похожа на Пятачка — маленькая, розовощёкая, волосы забраны в хвост. А вот Ханна скорее напоминает Барби, чем мягкую игрушку. У неё светлые волосы, как у Барби, и сногсшибательная фигура. Мальчишки не дают ей прохода. Наши ровесники, но никак не одиннадцатиклассники вроде Гранта. Ханна поёт в хоре. Иногда они репетируют с оркестром, и вот несколько недель назад Грант небрежно предложил нашей Ханне зайти в «Макдоналдс» по пути домой.
Ханна — вегетарианка, она не ест в «Макдоналдсе», но ради Гранта готова съесть корову вместе с костями. Они отправились туда, и Ханна заказала картофель фри. Она была на седьмом — нет, семьдесят седьмом небе от счастья. Над её головой светили звезды, и стада маленьких коров прыгали через лунные галактики. Грант проводил Ханну домой, хотя им было совершенно не по пути. Ханна сказала, что её сердце колотилось как бешеное, когда она представляла, как он поцелует её на прощание. Она мечтала, чтобы он её поцеловал, и в то же время до смерти смущалась, жалея, что не может предварительно почистить зубы и нанести блеск для губ.
Она тараторила без умолку всю дорогу домой. Грант наградил её своей знаменитой улыбкой, от которой девчонки падали штабелями, наклонился и поцеловал её.
Ханна затаила дыхание. Она рассказывала, что это было прекрасно, но она так волновалась, что готова была не то рассмеяться, не то разрыдаться. Она так долго сдерживала дыхание, что у неё закружилась голова. Грант посмотрел ей прямо в глаза. Это было слишком. Она не выдержала… и чихнула ему прямо в лицо. Он в испуге отпрянул. Это было так смешно, что она не удержалась от хохота. Она захлёбывалась смехом и не могла остановиться.
— Прости, — выдавила она, держась за живот.
Грант смерил её уничтожающим взглядом и удалился. Она окликнула его, но он даже не обернулся.
Ханна поняла, что все испортила, и разрыдалась. На следующий день она попыталась извиниться, но Грант только вздёрнул бровь.
— Я не ожидал, что ты такая маленькая и глупая, — сказал он и ушёл.
