— Почему ты тогда сказал: «Это все объясняет»?
Витторио засмеялся.
— Это объясняет твою агрессивность… полную и не подлежащую сомнению уверенность, что ты всегда права. Я решил, что ты избалованная девчонка, выросшая без мужской руки, которая могла бы заставить норовистую лошадку слушаться узды.
— Нахальный самец! Я знаю, что я немножко настырная…
— Агрессивная, — подсказал он.
— Ладно, агрессивная. Я не нарочно, — пробормотала она. — Просто я слишком нетерпеливая…
— Когда дела идут не так быстро, как тебе хочется?
— Наверное. Мама говорила…
— Тсс… — Витторио приложил палец к губам. — Не будем ворошить прошлое. Перед нами новая Одри, Одри модернизированная… Не стану утверждать, что мне не нравилась старая модель, но…
Она подняла голову и посмотрела на него с шутливой укоризной.
— Я же вообще тебе не нравилась!
— Не нравилась, — согласился он. — Меня тянуло к тебе, но ты мне не нравилась… Правда, мое мнение начало меняться, когда ты вышла в столовую в ночной рубашке. Стоило тебе повернуться спиной к свету, как я разглядел все изгибы твоего пленительного тела… и моя решимость исчезла. Желание подняло свою безобразную голову, и я предпочел уткнуться в книгу, которая меня вовсе не интересовала… Я переворачивал страницы, но не видел ни слова, потому что думал о тебе.
— Я бы никогда не догадалась, — тихо откликнулась она. — Но я и до сих пор не догадываюсь, о чем ты думаешь, что чувствуешь… Я даже не знаю, хочешь ли ты слышать эти слова, — чуть торопливо добавила она, — но мне необходимо сказать их.
Почувствовав, что Витторио напрягся и затаил дыхание, Одри стиснула его плечо, чтобы придать себе смелости.
— Я хочу сказать это, потому что иначе… — Одри осеклась, но затем, решив, что тот, кто сказал «а», должен сказать и «б», звонко произнесла: — Я люблю тебя.
Витторио перевел дух.
— Я давно любила тебя. И на вилле, и здесь…
— Тогда почему же ты уехала?
— Я думала, ты хочешь этого. Когда мы были на вилле, ты сказал, чтобы я задержалась на неделю в Риме, а потом ехала домой улаживать свои дела. И я подумала… А Патриция сказала… И если был хоть один шанс, что когда-нибудь ты полюбишь меня… О, Витторио, я не знаю! Я чувствовала себя такой ненужной! А Патриция такая красивая, такая умная…
— Меня не влечет ни к Патриции, ни к Джованне.
— Правда? — тихо спросила она, отводя глаза. — Тогда почему ты позволил мне уехать? Когда я заикнулась, что хотела бы остаться, ты сказал, чтобы я не играла в игры. Ты сделал мне больно. Очень. Я не могла понять, чего ты хочешь.
— Я и сам не мог понять, — признался он. — На вилле думал, что понимаю, но потом…
— Я стала чересчур требовательной. — Прибегнув к спасительному чувству юмора, Одри, которой было вовсе не до смеха, добавила: — И ты подумал: «О Боже, если она всегда будет такой…»
— Что-то в этом роде. — Он улыбнулся. — Так было до посещения «Хасслера». А потом в такси я понял, до какой степени хочу тебя. При всем моем опыте я никогда не испытывал ничего подобного. Но просить тебя бросить свою страну, своих друзей, когда я не знал, надолго ли это… А потом я понял, что дело совсем не в желании. Для того, чтобы сделать выбор, нужно что-то другое.
— Я не спрашивала, потому что… Я хочу сказать… Я не жду, что это придет само собой только потому, что я… Перестань! — закричала она. — Перестань делать круглые глаза и притворяться, будто ты ничего не понимаешь! Ты прекрасно знаешь, что именно я имею в виду! Мне действительно нужно сказать обо всем честно.
— И услышать такой же честный ответ?
— Но если ты не…
— Люблю тебя?
— Да. Я не прошу того, к чему ты не готов.
— Для этого нужно либо большая смелость, либо большая глупость. Хорошая питательная среда для боли и обид. А если бы я не мог дать тебе то, что ты хочешь, тогда как?
— Не знаю, — ответила Одри, все еще избегая его взгляда. — Я ведь не могу заставить тебя полюбить, правда? Я не могу изменить тебя так же, как ты изменил меня. Просто я хотела, чтобы ты знал о моих чувствах…
Витторио прижался к ней лбом, поцеловал в переносицу, потом тяжело вздохнул и посмотрел в глаза.
— Перестань дрожать, — тихо приказал он. — Совсем недавно я понял, что не хочу подражать Рико, который обрел семью лишь на склоне лет. Я хочу видеть, как будет расти моя дочь, а не получить ее уже взрослой. Я понял, что люблю тебя, через несколько дней после того, как Рико и Эмили попали в аварию…
— Так ты любишь меня? — перебила Одри.
— Конечно, люблю; разве иначе мы были бы здесь? — Но я не знал, как долго продлится это чувство. Не мог представить себе, что это навсегда.
— Я догадывалась: что-то не так. Чего только я не напридумывала! Что ты знаешь о моем чувстве, но не испытываешь ко мне того же; что ты уезжаешь, потому что не любишь… нет, не можешь любить меня; что ты раздражаешься и сердишься, потому что тебя принуждают к продолжительной связи, которой ты не хочешь… И это было так больно!..
— Но всю эту неделю я не находил себе места. Я бродил по пустой квартире, слишком большой для одного человека, в которой еще слышалось эхо твоих шагов, и чувствовал, что схожу с ума. В конце концов я решил лететь за тобой в Англию. Готов был умолять, кричать на тебя, тащить силой… Я вдруг осознал, что на свете есть человек — один-единственный человек, — без которого моя жизнь теряет всякий смысл. Я посмеивался, наблюдая за Рико и твоей матерью. Это было мило, забавно… и очень странно. Я любил их обоих, но посмеивался над их глупостью. Наверное, потому что я не видел своих родителей — ты ведь знаешь, они давно умерли, у меня нет братьев и сестер, кроме множества двоюродных, и моя самая близкая родня — это Рико и твоя мать. Я не думал, что захочу большей близости, не думал, что захочу с кем-то разделить жизнь. Итак, Одри, ты выйдешь за меня замуж?
— Да! — Ошеломленная, сбитая с толку Одри едва сообразила, что уже дала ответ.
— Да? — переспросил Витторио, лукаво улыбаясь. — Я не ослышался?
— Да.
— И ты согласна мириться с моей рассеянностью, с моим эгоизмом? И с моими камнями?
— Да. А кто убирал твою квартиру, когда ты жил один?
— О Господи, женщина, ты понимаешь, о чем говоришь?!
— Понимаю. — Одри слегка улыбнулась, прильнула к Витторио и потерлась кончиком носа о его губы. — Кто? Если ты скажешь, что это была Джованна, то можешь считать себя покойником.
Он засмеялся.
— Белье забирает прачечная и возвращает накрахмаленным. А одна приятная замужняя дама весьма почтенного возраста по имени Лаура приходит время от времени, чтобы прибраться, вытереть пыль, разложить все по местам и так далее…
— В ту неделю, которую я провела здесь, она не приходила.
— Потому что я закрутился и не успел сообщить, что снова нуждаюсь в ее услугах.
— Ты не знаешь, она любит детей?
— Да! А ты?
— Не знаю, — призналась она. — Я все еще не могу привыкнуть к мысли, что ты любишь меня.
— Откуда такая неуверенность?
Одри опустила голову, провела пальцем по его груди и тяжело вздохнула.
— Кевин…
