в другое. За это действительно могут хорошо заплатить. — До сих пор принц говорил нарочито бесстрастно, но тут не сдержался и почти выкрикнул:
— Он готов сколотить компанию и выбросить камень на рынок!
Старик кивнул.
— Иблис уничтожит его, — медленно проговорил он.
— Заклинаю вас, дядя, — воскликнул принц, — убедите его превосходительство предотвратить святотатство! Да, камень попал в руки неверных по вине нашего дома, и это ужасно, но если они будут использовать святыню в низменных целях, это затронет интересы нашей страны, чистоту нашей веры!
Посол слушал, опустив голову и внимательно разглядывая носки своих туфель. Наконец, он сдержанно произнес:
— Можно ведь рассуждать и иначе: христиане тоже ведут происхождение от колена Иудина…
— Ни в Тегеране, ни в Дели, ни в Бейруте, ни в Каире, ни в Мекке так рассуждать не станут, — с негодованием заявил принц. — А если появится такая угроза, я подниму весь Восток против вероотступников! — глаза его гневно сверкнули.
— Я хотел бы обратить ваше внимание, принц, — твердо заметил посол, — что здесь только я уполномочен предпринимать шаги на благо правящего страной Резы Шаха.
— Поймите, сэр, — ответил принц, — речь идет о короне куда более царственной, чем диадема Резы Шаха.
— Ваше превосходительство, — обратился к послу старик, — выслушайте мою нижайшую просьбу. Почему бы вам не направить официальный запрос здешнему правительству?
Вопрос слишком серьезен, англичане должны это понимать.
— Дорогой Хаджи Ибрагим, — мягко произнес посол, — вы несомненно правы, но если я отправлюсь в английский МИД и скажу, что некий англичанин приобрел у одного из членов вашего дома предмет, высоко чтимый на Востоке, они просто не увидят здесь повода для вмешательства, а если я расскажу им, что реликвия позволяет людям скакать по миру, как кузнечикам, у меня попросят доказательств. — Он помолчал. — Ну а если они получат и доказательства, неважно, от нас или от сэра Джайлса, как вы думаете, вернут они нам реликвию?
— И все же можно было бы попробовать, — настаивал принц.
— Нет, — ответил посол, — и пробовать не стоит. У нас очень слабая позиция. Мы располагаем только рассказом нашего уважаемого Хаджи Ибрагима, а в нем — сплошные случайности. Он случайно узнает о проступке вашего родича, случайно оказывается по пути в Англию на одном корабле с сэром Джайлсом, который случайно проговаривается о своих намерениях. С нашей точки зрения они святотатственны, но едва ли министр иностранных дел Ее Величества согласится с нами. Нет, и пробовать не стоит.
— Вы просто не верите в корону Сулеймана, — проскрипел старец, — или не верите в великую силу Аллаха, таящуюся в камне, дарованном некогда царю Господом нашим.
Посол ответил не сразу.
— Я давно знаю вас, Хаджи Ибрагим, — проговорил он задумчиво, — и поэтому могу сказать, во что верю, а во что — нет.
Да, я знаю, что ваша семья издавна известна высочайшим благочестием. Я знаю, что на протяжении столетий вы ревностно сберегали несколько славных реликвий. Я слышал, что среди них находилась и корона царя, и я слышал также, что месяц назад один из хранителей продал корону — если это она — англичанину. Я верю, что многие древние предметы хранят запас удивительных сил, до сих пор способных действовать в мире. Я верю рассказу Али, ему вполне могло показаться, будто человек ухитрился быть одновременно и здесь, и там. Но происходило ли это на самом деле, и если да, то как — я не знаю, и не стану обсуждать эти вопросы с английскими министрами. — Посол покачал головой. — Я и так взял на себя слишком много, позволив вам, принц, почти официально предлагать выкуп сэру Джайлсу.
— Но он все равно не отдал ее! — вскричал принц.
— Вполне естественно, — ответил посол и, видимо не сдержавшись, добавил:
— Попади она ко мне в руки, я бы и сам не стал спешить продавать ее.
— Ну что же, — тряхнул головой принц, — раз ваше превосходительство не намерено действовать, действовать придется мне. До тех пор, пока я не верну корону, на всем моем доме — великий грех.
— И что же вы собираетесь предпринять, друг мой? — поинтересовался посол.
— Прежде всего, сообщу на Восток о том, что корона в руках неверных, — заговорил принц. — Поклянусь в этом.
Моей клятве поверят. Об этом станут говорить на всех базарах, во всех дворцах, в каждой мечети. Волна гнева, направленного против англичан, прокатится от Стамбула до Гонконга. А потом… потом я посмотрю, что еще можно сделать с моими скромными силами в твердынях ислама.
— Пробудить любопытство у английского правительства, — с едва заметной иронией ответил посол, — может быть, даже убить нескольких английских солдат. Но корону вам этим способом не вернуть. И учтите, действовать вы будете вопреки моей воле.
Тут в разговор снова вступил Хаджи Ибрагим.
— По воле Единого корона исчезла, по воле Единого и вернется, — предрек он. — Всемилостивейший не затем даровал камень царю, чтобы царь мог скакать с места на место.
Камень вернется к Хранителям только тогда, когда кто-нибудь воспользуется им для странствий духа. И, сдается мне, это будешь не ты, племянник, да и вообще не кто-нибудь из нас.
Будем ждать и будем наблюдать за неверными. Нам нужно знать каждый их шаг. А вот с базарами и мечетями можно повременить, они нам ничем не помогут.
— А как быть с английским правительством? — напомнил посол.
— Э-э, дорогой мой, — проскрипел Хаджи Ибрагим, — что мне вас учить? Тихое слово на ухо другу вернее криков на площади. Будьте с ними подружелюбней, у вас это прекрасно получается. Вы давно на Западе, вас уже почти невозможно отличить от неверных… Говорите только об отношении к святыне, о ее свойствах упоминать не обязательно. Ищите мира, и обрящете, так, кажется, говорит их Священное Писание? Англичане весьма разумны и не станут затевать войну из-за какого-то сэра Тамалти, если только не трогать их национальную гордость и экономические интересы. — Старик медленно выбрался из кресла. — Мир да пребудет с вами, — сказал он и направился к двери.
Глава 2
Слуга закона
— Могу ответить прямо сейчас, — говорил в трубку лорд Эргли, — я не собираюсь вкладывать деньги в твои сомнительные предприятия… Жена Цезаря здесь ни при чем… Это совершенно неважно… Да, конечно, когда угодно… Хорошо, пусть будет ленч. — Он положил трубку и повернулся к Хлое Барнет, с готовностью воздевшей руки над клавишами пишущей машинки. — Реджинальд никак не может понять, насколько осторожно мне приходится вкладывать деньги, — с раздражением произнес лорд Эргли. — Удивительно, что у меня вообще есть годовой доход. Но если я сейчас пущусь в финансовые авантюры, то на два-три месяца просто останусь без гроша.
— Мистер Монтегю просит о финансировании? — спросила мисс Барнет.
— Он просит пять сотен и собирается вложить их в самое выгодное дело, которое только было на свете! — саркастически ответил лорд Эргли. — Интересно, что бы это могло быть?
Мисс Барнет поглядела на пишущую машинку и промолчала.
— Я бы, например, мог сказать так о «Двенадцати таблицах»2, — продолжал Верховный судья, — или о «Кодексе Наполеона», но уж очень это все специальные вещи. Как вы думаете, мисс Барнет, если кто-то говорит о лучшем деле, «которое только было на свете», не надо ли понимать так, что оно уже прекратило существование? Или оно все-таки еще может быть? — судья помолчал. — Мисс Барнет, я задал вопрос…
— Я не знаю, что вам сказать, лорд Эргли, — терпеливо ответила Хлоя Барнет, — и никогда не знала, как надо отвечать на подобные вопросы. Наверное, здесь все дело в значении глагола «был». Но не лучше ли нам разделаться с этой главой до ленча?
Лорд Эргли со вздохом поглядел на свои заметки.
— Может, и лучше. Но Реджинальд отвлек меня и мне захотелось поговорить. Может ли вообще существовать «самое выгодное дело на свете»? Впрочем, вы, как обычно, правы. Где мы остановились? А-а,
