— которым Лидия Андрея никогда не отвечала, — он мечтает дать мировой сцене вторую Травиллу.
— Но Андрея чудо как хороша, она просто зачаровывает. — Лаури недоуменно посмотрела на собеседника.
— Да, Андрея знает, как околдовать аудиторию, — согласился тот. — Она волшебна в танце, и тогда, в «Ковент-Гарден», она была великолепна. Но ей недостает непосредственности и чистоты, которые так любили в Травилле — даже после того, как та вышла за Фальконе ди Корте. Видишь ли, люди идут на балет, чтобы почувствовать романтику, которая, как они мечтали в лучшие свои дни, должна вот-вот захватить их, и танцор должен вернуть им это ощущение. Балерина — Золушка, Психея. Олицетворение невинной природы и радости, прекрасная и неуловимая, как Синяя птица или слабый отблеск лунного света. Таким танцорам, кажется, нечего делать на бренной земле. Андрея же, прошедшая огонь, воду и медные трубы, вызывает у людей скорее сочувствие и любопытство, нежели полет души.
Все, что он говорил, было правдой. Лаури давно заметила, что у Андреи невыразительное лицо, но, глядя на ее танец, можно было догадаться, что балерину раздирают жестокие мучения или ярость, которым она невольно вынуждена поддаваться. Это придавало определенную экспрессию и грацию движениям танцовщицы, но ее аудитория оставалась скорее на взводе, чем в восхищении.
Лаури припомнила, как она себя чувствовала рядом с Андреей на вечере в «Странд-Пэлис» и то невыразимое облегчение, которое испытала, когда сжалившийся Максим ди Корте посадил ее в такси и отправил в отель к тете.
Сомкнув руки на поручне, Лаури все стояла в лунном свете, наблюдая за белым пенистым следом корабля, уносившего ее все дальше от того, что она любила, в неизвестность. Туда, в Венецию, где Травилла с мужем жила после несчастного случая, положившего конец ее балетной карьере. Великая танцовщица родилась в Риме в очень бедной семье. Ее мать работала прачкой в театре, а Травилла, которой тогда было восемь лет, разносила выстиранную и выглаженную одежду по домам актеров. Именно тогда танцор Эмилио Ванчи отметил диковатую птичью грацию девочки и стал ее первым балетным наставником.
Она тренировалась у Ванчи, пока не доросла до своего дебюта. Эмилио был намного старше ее; он оказался великолепным учителем, хотя и страдал привязанностью к вину. Он любил Травиллу! Это общеизвестный факт, но ее сердце принадлежало благородному Фальконе ди Корте. Она танцевала ради него до роковой премьеры «Лунной девы» — балета, написанного Ванчи, — во время которой балерина получила тяжелейшую травму .. ее нога попала в «движущуюся гору», часть декорации, управляемую рычагом за сценой. Балет прервали, и больше ни один танцор не вышел на подмостки в тот вечер. Это стало настоящей трагедией. Травилла никогда уже не танцевала, а Ванчи вскоре погиб, сорвавшись с лестницы, по которой когда-то так легко, с эльфийской грацией взбегала робкая девочка в самодельном старом платье, развевавшемся вокруг стройных ног, носивших ее впоследствии по всем знаменитым сценам мира.
Лаури глубоко вздохнула, посмотрев в задумчивые глаза Лонцы, по-прежнему стоявшего рядом.
— Давай устроим небольшой пир перед тем, как отправиться на боковую? — предложил танцор.
— Но уже, наверное, очень поздно, — попробовала возразить она.
— Ну и что? — Его зубы сверкнули в улыбке. — Боязливые домоседы не умеют радоваться жизни, а я знаю стюарда, который устроит нам пикник на палубе. Побудь здесь, пока я не вернусь, — обещаешь?
— Обещаю. — Лаури смотрела, как он легкими грациозными шагами направился на поиски обещанного стюарда, и странное чувство шевельнулось в душе девушки, когда она вспоминала, сколько раз рассматривала его фотографию в своей спальне в Даунхаллоу. Прекрасное лицо с тонкими чертами, грива темных волос над раскосыми глазами… Всего минуту назад эти цыганские глаза улыбались ей, сам бог танца спустился с небес, оказавшись простым смертным.
Микаэль вернулся с подносом, на котором стояли тарелки с сандвичами, бутылка вина и пара бокалов. Поставив свою ношу на столик перед креслом, он подвинул шезлонг для Лаури.
— Устраивайся поудобнее, — предложил он Лаури, которая все еще чувствовала некоторую скованность.
Она села, наблюдая, как Лонца разливает вино.
— За твое долгое и успешное сотрудничество с труппой ди Корте. — Они чокнулись, и, попав под власть его обаяния, Лаури расслабилась и поднесла бокал к губам. Вино теплом разбежалось по ее венам; надкусывая сандвич, девушка заметила, как в тени озорно блеснули глаза Лонцы. — Ты совсем не та школьная прима, которую я ожидал встретить, узнав, что к нам присоединится учащаяся балетной школы, — признался он. — Я был уверен, что ты окажешься прыщавой хохотушкой. Кто бы мог подумать, что у тебя низкий хрипловатый смех и глаза как золотой шафран — цвета магии и романтики, как вино, которое мы пьем.
— А что это за вино? — поспешно спросила она, переводя разговор на другую тему.
— Это токайское, оно сделано, чтобы под звездами приносить радость мужчине и женщине. Чувствуешь?
— Да, — выдохнула Лаури, и мурашки пробежали у нее по коже — от вина и чувства опасности от близости этого бога танца, оказавшегося почти обыкновенным человеком. Что сказал бы Максим ди Корте, увидь он их здесь? Скорее всего отправил бы ее в каюту, напомнив, что танцоры должны хоть немного отдыхать, если хотят добиться высот. Он очень ловко мотивирует свое мнение. Синьор готов вытрясти из танцоров душу и сердце… не ради себя, но ради искусства, которому он служит. Или ради амбиций, заставляющих его искать танцовщицу, способную пойти по волшебным стопам Травиллы?
Лаури расправилась со своим вином и сандвичем и поднялась на ноги.
— Теперь мне нужно возвращаться в каюту, — сообщила она. — Иначе завтра, когда корабль причалит, я буду спать непробудным сном.
Микаэль также вскочил:
— Я провожу тебя.
— Нет, — быстро покачала она головой. Ведь если кто-нибудь увидит их вместе, это разрушит все волшебство этого часа, который они провели вместе в море, под луной, при звуках едва слышной музыки. — Огромное спасибо за разговор и за пикник, мистер Лонца.
— Тебе так трудно называть меня Микаэлем? — Танцор сделал шаг к своей визави. — Пикникам и беседам необязательно заканчиваться с окончанием плавания — я, по крайней мере, надеюсь на продолжение. Тебе бы этого хотелось, Лаури-ягненок?
Лаури растерянно улыбнулась, вспомнив, что до этого вечера Лонца ни разу не взглянул в ее сторону на протяжении всего вояжа. Она не могла уйти от мысли, что сегодня он просто находился под влиянием вина и луны, а уже утром потеряет всякий интерес к маленькой английской девушке, которой предстоит танцевать в кордебалете.
— Посмотрим, — выдавила она и собиралась ускользнуть, но звук приближающихся шагов заставил ее замереть. Это вполне мог быть стюард, возвращающийся за подносом, но инстинкт подсказал Лаури, что так ходит человек поважнее, далеко не такой любезный, как простой стюард.
Она обернулась и увидела Максима ди Корте, вышедшего из тени на лунный свет. Лицо импресарио обратилось в ледяную маску, когда он увидел Лаури, голова которой едва доходила до плеча Микаэля Лонцы. Когда он напомнил своей подопечной, что полночь уже давно миновала и в это время девушка должна быть в постели, его голос был спокоен и тих, но в нем проскальзывали скрытые яростные нотки.
Темные глаза остановились на бутылке и бокалах в руках Микаэля.
— Я не одобряю среди моих молодых танцовщиц тайные попойки поздней ночью, — резко бросил он. — И тебе, Лонца, тем более не к лицу вовлекать в разгул бедного ребенка. Я понимаю, что тебе необходимо расслабиться после напряженных гастролей, но, пожалуйста, помни на будущее: мисс Гарнер не так давно вышла из стен балетной школы, но она начнет изучать наш репертуар сразу же, как только мы разместимся в палаццо. Ты сам поработаешь с Бруно над новым балетом — возможно, в нем найдется партия и для мисс Гарнер.
— О, — выдохнул Микаэль, — я сегодня понял, что ты припас в своем венецианском рукаве, когда действительно узнал эту молодую леди.
— Да? — загадочно проговорил Максим ди Корте, одновременно протягивая руку и взяв Лаури за локоть. — А вам пора в постель, синьорина. Иначе эти золотые глаза поглотят все ваше лицо.
