Я уже была готова пролезть через телефонную трубку и вытянуть из нее слова.
– В какой?
– Ирландцы или люди с ирландскими корнями. Один из пятидесяти является носителем Тея- Сакса.
Я откинулась на спинку сиденья. Майор Патрик Салливан, потомок одной из самых знаменитых ирландских католических семей в Лос-Анджелесе. Муж матери Бобби. Он был отцом Бобби. Но как? Я не раз думала об этой возможности, но мне она казалась неправдоподобной. Сьюзен Салливан сказала, что Бобби не мог быть зачат от мужа. Только один раз за долгое время она занималась с мужем любовью – когда встречалась с ним в Японии во время его отпуска. Это, по меньшей мере, за месяц до того, как у них с Рубеном Нейдельманом порвался презерватив. Но Сьюзен рассказала, что Бобби родился немного раньше срока. Что, если он был зачат в Японии и родился позже срока, а не раньше?
Я поблагодарила Мишель за информацию и быстро попрощалась. Отмахнувшись от вопросов Эла, я набрала номер Сьюзен Салливан. К моей радости, она сама подошла к телефону.
– Это Джулиет Эпплбаум. Прошу, не вешайте трубку.
– Вы? Что вам от меня надо? Пожалуйста, оставьте меня в покое! – простонала она.
– Я хочу задать всего лишь один вопрос. Вы помните, сколько Бобби весил при рождении?
– Почему вы меня об этом спрашиваете?
– Это очень важно. Вы помните?
– Да, – прошептала она после небольшой паузы. – Я не стала брать его в руки, это было бы невыносимо. Но я спросила у сестры, не девочка ли родилась. Я всегда хотела дочь. Мне ответили, что мальчик и он весит семь фунтов семь унций.[5] Я запомнила из-за напитка, который называется семь и семь. Наверное, знаете такой.
Семь фунтов семь унций. Тяжеловат для недоношенного ребенка. Но маловат, если родился на две- три недели позже.
– Сьюзен, – спросила я, – а вашего мужа проверяли на кистозный фиброз?
– Нет, конечно. Он не связан кровно с моей племянницей.
– То есть он не проходил генетического осмотра, как вы с сыновьями?
– Нет.
– Сьюзен, а может Бобби – сын вашего мужа? Ребенок мог родиться не раньше, а позже, где-то через десять месяцев после вашей поездки в Японию.
На другом конце провода замолчали. Затем связь неожиданно прервалась.
Я повернулась к Элу.
– Расскажу все по пути.
– Куда мы едем?
– В Тихие Аллеи.
Эл снял пиджак и бросил на заднее сиденье. Я заметила у него на ремне коричневую кожаную кобуру. Хотела сказать Элу, чтобы он не брал пистолет, что оружие нам не понадобится. Но почему-то сдержалась. Может быть, зря. Не знаю.
21
Я позвонила. Дверь открыла Салюд. Она меня узнала, но желания впустить меня у нее оказалось не больше, чем в прошлый раз.
– Я пойду смотреть, дома ли миссис Сьюзен.
Салюд впустила нас, быстро и выразительно говоря что-то по-испански. Я поняла лишь несколько слов и сказала пару раз
Салюд посмотрела на Эла, затем громко и медленно, будто обращалась к старику, произнесла:
– Вы оставайтесь здесь. Я приведу миссис Сьюзен.
И поспешила вверх по лестнице. Когда она ушла, Эл осмотрел мраморную прихожую и тихонько присвистнул.
– Стильно.
– Родовое богатство. Салливаны разбогатели очень давно, во времена золотой лихорадки. А потом они выгодно вкладывали деньги в недвижимость в Южной Калифорнии.
Вскоре Салюд спустилась по лестнице, медленно и тяжело ступая.
– Извините, вам уходить, – сказала она, показывая нам на дверь.
– Идите теперь, – снова сказала она, отказываясь отвечать по-испански.
– Скажите миссис Салливан, что нам надо поговорить. Это очень важно, – настаивала я.
– Она не хотеть с вами разговаривать. Она говорит вам идти теперь. И вы идите.
Я посмотрела на Эла, он пожал плечами. Тогда я рассердилась. Нельзя сказать, что я совсем не жалела Сьюзен. Могу представить, что чувствовала эта женщина, осознав, что тридцать лет назад совершила страшную ошибку. Но Бобби Кац умер, и я хотела узнать почему. Я собиралась попросить Салюд передать, что Сьюзен придется говорить либо со мной, либо с полицией. Но вдруг открылась дверь, и вошел Мэтью Салливан, вертя в руках связку ключей.
Его светлый кожаный жилет и те специальные ботинки, что предназначены для езды на автомобиле, словно сошли со страниц каталога. А я думала, что такое никто не покупает. То есть никто, кроме членов загородного клуба Коннектикута. Когда Мэтью меня увидел, его лицо напряглось, но потом он вежливо улыбнулся.
– Чем могу помочь? Вы Джулиет, да? Подруга матери из библиотеки?
– Ну-у… да. Из библиотеки. Мне надо сказать пару слов твоей матери.
– Мистер Мэтью, миссис Сьюзен говорить, она не хотеть видеть леди. Она говорить леди должна идти домой, – настаивала Салюд.
Блондин пожал плечами.
– Видимо, мать занята, миссис Эпплбаум. Вам придется зайти в другой раз.
– Мэтью, я знаю твою мать не по библиотеке. Мне нужно срочно поговорить с ней о личных делах. Сходи, скажи своей матери, что если она не хочет со мной разговаривать, то придется пойти в полицию и сообщить им все, что мне известно.
Он побелел.
– О чем вы говорите?
– Это личное. Просто передай.
Он посмотрел на Эла.
– Кто это? Вы полицейский? – хрипло и взволнованно спросил Мэтью.
– Я коллега миссис Эпплбаум, – сказал Эл. – Передай матери, что нам надо поговорить. Если тебя это не затруднит. – Эл довел до совершенства свой спокойный, но твердый голос полицейского. Какое-то время казалось, что Мэтью последует этой мягко поданной инструкции. Но тут снова открылась дверь, и вошел Патрик Салливан.
– Здравствуйте, – в его голосе звучал вопрос. – Что случилось?
Мэтью покраснел, как свекла, и пробормотал что-то бессвязное.
– Мистер Патрик, миссис Сьюзен сказать, она не хотеть говорить с этими людьми, но они не уходить, – сказала Салюд.
