Убирая эту вырезку, Палмер задумался над вопросом, который не переставал беспокоить его с тех пор, как Бэркхардт позвонил ему. Он поднялся с кровати, закончил свой туалет перед уходом, снова подошел к зеркалу, окинул себя взглядом, на мгновение заглянул себе в глаза, и ему вспомнился состоявшийся у него неделю назад в Чикаго телефонный разговор. Был жаркий и влажный день, хмурое небо прорезали вспышки молний. Он только что освободился от пресс-конференции, во время которой сделал заявление о своем решении продать банк отца. Он намеревался осуществить это под видом слияния.
Его охватило воодушевление, словно он только что успешно завершил дерзкую военную операцию. И все же, решаясь на этот шаг, он был достаточно осмотрителен и, следуя установленным традициям, выжидал год с момента смерти отца. Никто и не догадывался о том, как не терпелось ему избавиться от банка и всего, что было с ним связано.
По праву этот банк должен был унаследовать его старший брат Хэнли, более уравновешенный и податливый, которого отец мог так хорошо направлять в его действиях не в пример младшему, Вудсу, доставлявшему отцу немало хлопот. Однако Хэнли ускользнул из-под власти старика в начале 1941 года. Выйдя в море на военном катере из Пенсаколы, он уже не вернулся…
Палмер видел в зеркале, как его серые глаза слегка расширились. Он отвернулся и мысленно снова перенесся в Чикаго в тот знаменательный день. Журналисты только что покинули зал, где проходила пресс- конференция. Он остался один, и им овладело чудесное пьянящее ощущение свободы. С его плеч сброшен тяжелый груз отцовского банка, и вместе с ним исчезло угнетающее чувство, которое вызывал в нем отец. Полжизни позади, быть может даже более того, но теперь он снова принадлежал самому себе.
И в это мгновение раздался телефонный звонок. Это был не служебный, а его личный телефон, номер которого не значился в телефонной книжке. Звонили из Нью-Йорка. У аппарата был Бэркхардт, которому стало известно о сделанном им на пресс-конференции заявлении раньше, чем репортеры успели сделать свои записи и передать их в печать.
– Вуди, – прозвучал громкий голос Бэркхардта, – не пора ли перейти в команду классом повыше?
– А разве Чикаго не классная команда? – возразил Палмер.
– Имели ли случайные заметки в прессе последних лет какую-нибудь реальную почву? – ответил вопросом на вопрос Бэркхардт. – Иными словами, не ищешь ли ты более широкого поля деятельности для применения своих сил?
– Не можете ли вы пояснить мне, что имеете в виду под более широким полем деятельности?
– Ты полагаешь, я изложу тебе это по телефону? – парировал Бэркхардт.
Палмер на минуту замолк, забавляясь тем, что беседа их протекала в форме вопросов, на которые ни один из них не получал ответа. Решив, что он и так позволил этой беседе слишком затянуться, Палмер засмеялся и сказал: – Для меня, деревенского простака, вы, нью-йоркские банкиры, слишком хитроумны.
– А ну-ка садись в самолет, – сказал тогда Бэркхардт. – Рейс 17.40, я распоряжусь, чтобы тебя встретили в аэропорту Айдлуайлд…
Ну нет, нечего торопиться, мысленно предостерег себя Палмер и ответил:
– Прямо так, сразу? Нет, Лэйн, у меня тут еще кое-какие дела, даже в моей команде низшего класса.
– Какие еще дела? – спросил Бэркхардт. – Какие могут быть у тебя дела после этого так называемого слияния? Перебирать папки «входящих» и «исходящих»? Я имею в виду действительно серьезное, по- настоящему интересное дело, черт подери!
Выдержав небольшую паузу, Палмер осторожно ответил:
– Право, не знаю. Может быть, это маленькое путешествие доставит удовольствие Эдис.
– Я всегда готов принять ее в свои объятия, но не на этот раз. Ну, а как у тебя со временем завтра?
– Вряд ли я смогу…
– Ладно, – прервал его Бэркхардт. – Самое позднее в пятницу.
Проведешь уик-энд у меня в загородном доме. Идет?
– Идет, – согласился Палмер. – Вы раздразнили мое любопытство.
– Думаю, что мне удастся пробудить в тебе нечто большее, чем любопытство, – ответил Бэркхардт. – Итак, в пятницу, рейс 17.40, Айдлуайлд. – На этом разговор закончился.
Он снова увидел себя в зеркале и вспомнил, какое радостное волнение охватило его после разговора с Бэркхардтом. Он уже знал, что старик намерен предложить ему ответственный пост, достаточно высокий, чтобы возместить ему те годы, которые он провел, работая с отцом. Палмер почувствовал удовлетворение и от сознания, что его намеки на будущие планы, которые у него созревали, возымели свое действие еще до того, как умер и был продан его банк.
Цель, которую он поставил перед собой, была уже близка. Он сидел в своем оффисе, в Чикаго, и чувствовал, как растет в нем напряжение. Тяжелый влажный воздух, казалось, был лишен кислорода. Он задыхался, с трудом вдыхал его оскудевшие струи.
Да, это была победа, настоящая, полная победа. Он освободился от банка, от власти старого отца и теперь с головокружительной быстротой освобождался от Чикаго. Зачем ему понадобилось откладывать поездку до пятницы? Как тягостно теперь дожидаться конца этой недели, отделяющей его от последнего рывка, за которым его ждет долгожданная и полная свобода?
Все еще глядя в зеркало в своем номере в «Юнион лиг», Палмер заметил, как затрепетали у него
