— У нас в лагере сотни этих мерзавцев, — сказал он. — И что теперь с ними делать? Некоторые из них не так уж плохи в глубине души. Они раскаиваются в содеянном. Они просто не осмелились ослушаться командиров. Но жители Веррино ни за что не позволят им жить в городе. Одни говорят, что всех Сыновей нужно сбросить в реку. Другие предлагают вывести их за Аладалию и там переправить на тот берег. Не думаю, что аладалианцам это понравится… Эй, хочешь монетку?
— Что?
— О чем задумалась?
— Ой, прости. Я тебя слушаю, честное слово!
Но я думала о том, что знаю, почему Хассо лишь вскользь упомянул об осаде Шпиля и очень подробно рассказал обо всем, что творилось внизу. Он выполнял обещание, данное погибшей Неллиам. Его полностью достоверный рассказ был данью ее памяти. Я знала это, а он не знал, что я знаю.
Пришла моя очередь рассказывать.
Это был очень длинный путь, через Тамбимату и Мужской Дом Юг, Сверкающий Поток и снова Тамбимату; и все равно мне пришлось пропустить кучу событий и перескочить через целые недели и лиги.
Хассо внимательно наблюдал за мной, время от времени покачивая головой от удивления.
— Ну надо же, — пробормотал он один раз, когда я рассказывала о своих приключениях, — вы с Капси действительно родная кровь, тут не ошибешься.
Когда я закончила рассказ, он воскликнул:
— Так это ты вернула течение! Черт бы его взял, оно появилось так быстро — без предупреждения. Мы не успели подготовить Большой Глаз… Что ж, ты спасла мне жизнь! Поэтому мы и смогли продержаться: через неделю или две с судов передали, что к нам на помощь спешит армия.
Я снова почувствовала, что сыграла во всем этом деле далеко не последнюю роль. Может быть, я и разрушила задуманный план войны — даже поставила на ней большой крест, — но я, по крайней мере, дала людям надежду.
Последнее, о чем я рассказала, — это как я была Неллиам перед тем, как ее убили, и как мне нужно было вернуть поцелуй…
Но я не собиралась целовать Хассо в лоб по-братски. Наш поцелуй был долгим. Он все продолжался и продолжался, пока мы не оказались на спартанской кровати Хассо.
Потом, нежась как кошка, свернувшаяся у огня, он удовлетворенно вздохнул.
— Как было хорошо. А я уж думал, что совсем выдохся.
— Чепуха, — подмигнула я ему. — Голодовка просто сделала тебя жестче, только и всего.
Я провела в Веррино три недели, помогая Хассо и Торку составлять карту и географический справочник западного берега. Гильдия реки дала мне на это свое благословение. Кто лучше меня смог бы уличить во лжи пленного, если бы он стал давать неверные сведения о территориях от Ворзленда до Мужского Дома Юг? Я и поймала одного или двух, однако врать решались немногие.
Моя новая работа состояла в том, чтобы весь день проводить в лагере для пленных. Ночи я проводила в городе, иногда с Хассо, иногда нет. Постепенно Веррино начинал приходить в себя, хотя всякая гадость еще проступала наружу, словно зловещая тень, преследующая город.
Условия в лагере были не такими уж страшными, никому не нужна была вспышка какого-нибудь опасного заболевания. Однако жизнь пленников вряд ли можно было назвать приятной или даже безоблачной. Я могла бы сказать, что, работая в лагере, искупала свою вину, если бы для джеков- охранников это не было их обычной службой.
Рядовые армии западных были просто грубыми мужланами и вели себя довольно спокойно. А вот их командиры — это была рыбка иного сорта, допрашивать субъектов в балахонах было омерзительно, но необходимо. Мы спрашивали их о плане войны и ее целях.
Незадолго до моего отъезда один из таких командиров стоял перед нашей комиссией по допросам. Эта комиссия состояла из Хассо и меня, а также главы гильдии по имени Джизбел и «капитана» джеков Мартана. Свои заседания мы проводили в палатке, поставленной прямо перед входом в лагерь, от остальных узников, апатично взирающих на нас, мы были отделены кучами колючих кустов, надетых на острые колья; пленные коротали время играя на песке с камешками или соломой, заводя воображаемые долги, бесцельно слоняясь по лагерю, задирая друг друга, ссорясь из-за еды, выискивая насекомых. Те, кто был грамотным, читали своим товарищам старые романы, сваленные в кучу прямо на земле — щедрый подарок нашей гильдии. Если бы кто-то попытался убежать, у него бы ничего не вышло: он бы задохнулся в песках.
Этот самый Сын был здоровенным детиной, правда теперь его кожа висела так, словно была ему велика. Как обычно, пленника охраняли два джека, вооруженные дубинками; их мечи были в ножнах.
— Вас спас этот проклятый Сатана-Змей, — усмехнулся Сын. — Самим вам бы это никогда не удалось.
— Ты так думаешь? — парировал Мартан. — Позволь тебе сказать…
— А как, по-твоему, вернулось течение? — Хассо гордо взглянул на меня. Не надо ему было этого делать. Джизбел издала тихое шипение, как шипит вода, попадая на угли. Мужчины сразу замолчали.
Я стукнула кулаком по дощатому столу. Нужно было захватить этого мерзавца врасплох, чтобы выудить у него ценную информацию.
— Так кто же ты в таком случае: Хранитель или Крестоносец? — сделала я первую попытку.
Сын резко повернулся ко мне — его дряблая кожа, висящая на шее как у индюка, дернулась и заколыхалась.
— Ты! — он уставился на меня. — Я тебя знаю. Это ты ехала в челюстях Змея!
— Чепуха, — сказала я. — С такого расстояния это могла быть и твоя бабушка.
— Ведьма! Проклятая ведьма, это была ты. Я видел, у меня острое зрение. Вот почему ты здесь. Ты слуга Змея.
— Да заткнись ты со своими змеями. Сам не знаешь, что говоришь. Я спросила, ты Хранитель или Крестоносец. Потому что если ты Хранитель, — я надеялась, что веду ловкую игру, — тогда скорее всего мы отправим тебя домой, к твоей драгоценной Истинной земле, чтобы ты, как прежде, следил за ее чистотой и безопасностью и умер от тоски, читая всякую галиматью типа «Истинная земля Человечества».
Все это должно было показать ему, как много нам известно об их жизни, чтобы заставить его говорить правду. Но того, что последовало, мы не ожидали.
— Йа…лин, — сказал он. — Вот кто ты! Ты речная ведьма доктора Эдрика, которая сбежала от него! Только она может знать названия книг нашего Братства. — Он сплюнул, правда только на песок. — Доктор сказал, что это ты сидела во рту Змея в то утро. Я еще не знал, верить ему или нет.
— Ерунда, Эдрик не разглядит и сортира в двадцати пядях, если только он не разорился на приличные очки! Он вообще никогда и ничего не умел разглядеть как следует.
Я тоже, если не сумела удержать язык за зубами, с какой стати мне было беспокоиться, знает меня этот тип или нет? Но вообще-то, я пошутила неудачно. Если говорить честно, Эдрик был ловким и хитрым. Однако Червь обманул нас обоих — и его, и меня, только каждого по-своему.
Я услышала, как Сын пробормотал что-то вроде: «Ничего, он сумел разглядеть, как выскользнуть из вашего вонючего города!» Что-то типа этого. Внезапно сообразив, что я все слышала, и пытаясь поправить положение, Сын громко сказал:
— Как он тебя увидел? Да мы же взяли подзорные трубы с судов. К тому же у доктора есть уши. Он слышал, кого я ему описал.
Сказав это, Сын внезапно сорвался с места и кинулся к нашему столу. Добраться до нас он не успел. Джеки ударили его по голове, и он потерял сознание.
— Стойте! — закричала я, сама едва не перевернув стол. — Не трогайте его!
Его поступок не имел никакого смысла. Перед тем как вскочить со стула, он бросил быстрый взгляд на джеков — они были начеку. Их дубинки были наготове. Его взгляд насторожил их. Значит, он хотел, чтобы его ударили. Он больше не хотел говорить.
— Стража, вы слышали, что он сказал до того, как болтал про подзорную трубу?
— А, госпожа? — Охранник тяжело дышал. Я была не «госпожа», но спорить не стала.
